Едва ступив на русскую землю, Горький попал под надзор полиции. Начальник царской охранки Санкт-Петербурга немедленно доложил начальнику полицейского управления, что 31 декабря его люди засекли именитого эмигранта Пешкова. Все же Горький арестован не был. Без сомнения, наверху боялись, как бы подобная мера не сделала из него великомученика. Его возвращение было восторженно принято всеми противниками режима. Со всех уголков России к нему приходили послания, проникнутые любовью. Московские студенты писали ему, что теперь, когда он вернулся к ним, они верят, что весна близится и что они встретят ее вместе с ним. Группы рабочих выражали ему то же доверие, писали, что его духовная поддержка умножит их силы и поможет русскому пролетариату сбросить мрачное иго царизма.

Утомленный дорогой и изнуренный болезнью, Горький внял совету Шаляпина не привлекать к себе внимания полиции, отказался появиться на собраниях, которые молодежь хотела организовать в его честь, и, вместо того чтобы поселиться в Санкт-Петербурге или в Москве, уехал в небольшой городок Мустамяки, расположенный в Финляндии около российской границы.

Такая удаленность от столицы не мешала ему поддерживать постоянные отношения с революционными кругами. Как и на Капри, он принимал многочисленных посетителей и тонул в лавине писем и рукописей. По этому поводу он напишет: «Каждый раз, когда почта приносит серую тетрадку „грошовой“ бумаги, исписанной непривычной к перу рукой, и письмо, в котором неизвестный и знакомый, невидимый и близкий человек просит „просмотреть“ его опыты и сказать: „Есть ли у меня талант, имею ли я право на внимание людей“, – сердце сжимается и радостью, и скорбью, одновременно вспыхивает в нем великая надежда, и еще яростней болит оно страхом за родину, переживающую ныне столь тяжкие дни… Чувствуешь, как в нижних пластах жизни разгорается у человека сознание его связи с миром, как в маленьком человеке растет стремление к большой, широкой жизни, жажда свободы, как страстно хочет он поведать свои юные думы, подбодрить усталого ближнего, приласкать свою грустную землю».

Среди своих многочисленных занятий, где были вперемежку литература и политика, он испытывал все растущую тревогу о будущем. Чтобы приблизиться к центру социальных волнений, он решил обосноваться в Санкт-Петербурге. С этого времени он будет курсировать между своей квартирой в столице и своим загородным домом.

В 1913 году он написал: «Никто не станет отрицать, что на Русь снова надвигаются тучи, обещая великие бури и грозы». Такая «буря» разразилась лишь несколькими месяцами позже. Убийство в Сараеве эрц-герцога Франца-Фердинанда, наследника австро-венгерской короны, ультиматум Вены Сербии, смятение в министерских канцеляриях Западной Европы, игра альянсов, мобилизация в России и в Австрии – и 19 июля 1914 года (1 августа 1914 – по григорианскому календарю, которым в то время уже пользовались во Франции) Германия объявляет России войну. На следующий день после этого Горький объявит: ясно одно – разворачивается первый акт мировой трагедии.

Война 1914 года вызвала глубокий раскол в лоне социал-революционных и социал-демократических партий. Одни, во главе с Плехановым, духовным отцом русского марксизма, Верой Засулич и Львом Дейчем, основателями русской социал-демократии, а также Кропоткиным, лидером анархистов, категорически высказались за национальное противостояние германскому империализму. Они были окрещены «социал-патриотами» Лениным и его соратниками Зиновьевым и Бухариным, которые ратовали за поражение и делали ставку на победу Германии, из которой вытекала, как они думали, революция в России.