В самый разгар войны он заявлял в статье, предназначенной для его журнала, что пресса обязательно должна неустанно повторять людям: всякая война, за исключением войны с глупостью, является несчастьем, сравнимым с холерой. Цензура запретила публикацию этой статьи.

В то же время он печатал в «Летописи» по кусочкам свои повести – «Детство» и «В людях». Он привлек в журнал многих именитых писателей, среди которых были Короленко, Бунин, Блок, Есенин, Маяковский… Последний вызывал у Горького особый восторг. По воспоминаниям Юрковского, он говорил: нет в нем никакого футуриста – только Маяковский, поэт, большой поэт!

Несмотря на замечательное сотрудничество, Ленин из своего изгнания продолжал считать это издательство «архиподозрительным». Не отчаиваясь, Горький основал издательский дом «Парус», работа которого имела целью просвещать народ относительно его политического будущего. Реакционные газеты без устали вели атаки против «Летописи» и «Паруса», однако правительство терпело эти два бастиона антибуржуазной мысли, поставив их под пристальный надзор полиции.

Первые поражения русских на фронте, хотя практически не освещались в официальных сводках, поразили население страны, вызвав растерянность и страх. Под бездарным командованием, плохо снабжаемые боеприпасами и продовольствием, солдаты оказывали германским войскам сопротивление героическое, но тщетное. Человеческие потери были огромны. Все госпитали переполнены ранеными. Вернувшиеся из ада громко ругали никчемность генералов и в открытую говорили о ненужности этой бойни. Волна славянофильской эйфории быстро спадала. В салонах уже открыто говорили о необходимости политических изменений. Некоторые, из числа либералов, даже рассматривали возможность сепаратного мира. Вовсю критиковали царя, который посылал на смерть своих лучших людей, чтобы помочь французской армии, царицу, полностью подчиненную влиянию развратника Распутина, и клику ни к чему не годных великих князей. Может быть, стоит образумить их всех? Возможно, даже потребовать отречения Николая II от престола?.. Другой царь?.. Конституционная монархия?.. Республика с переходным правительством, которое продолжило бы войну на стороне Альянса?.. Больше не знали, чего желать. Горький писал Екатерине Пешковой, 30 ноября 1915 года, что скоро будет голод, и советовал купить побольше хлеба и припрятать. Писал, что около Петрограда бродят хорошо одетые женщины и просят милостыню. Очень холодно, топить печи нечем, жители то и дело рубят на дрова заборы. Город наводнило ужасное количество проституток – возвращаешься поздно ночью к себе, а они жмутся на тротуарах, как тараканы, посиневшие от холода и голодные. Писал, что одной из них он сунул в руку денег и убежал в слезах, в такой тоске, что готов был размозжить себе голову об стену.

В 1916 году участились забастовки. Крестьяне принялись грабить хозяйские особняки. В городах с рассвета вытягивались очереди около булочных, бакалейных, мясных магазинов. Весь товар сметался с прилавка в считанные секунды, и магазины закрывались на железные ставни. Было выбито несколько витрин. На фронте солдаты дезертировали тысячами. «Люди живут страхом, от страха – ненависть друг к другу, растет одичание, все ниже падает уважение к человеку», – писал Горький Тимирязеву. И еще, Екатерине Пешковой: «Тяжело мне, Катерина. Никогда я не охоч был жаловаться, а вот – жалуюсь: тяжело. Ужасное время, противны люди, все гниет, разваливается, никто не умеет работать, никто не понимает, как велика теперь цена работы».

Он упоенно наблюдал за разложением империи. Но еще не осмеливался верить, что его мечта так близка к осуществлению. Радость, захлестнувшая народ после убийства Распутина, вторжения левых в Думу с оружием в руках, настоятельные требования определенной части генералов лишить царя верховного командования армией – все это были предвестники великого революционного ликования.