|
Я еще оставался на месте, я в этом уверен. Я дрожал. Стоял, не сводя глаз с этой белой манжеты, выпачканной чем-то коричневым. Потом я бросился бежать. Я налетел на кого-то, уже в деревне. - Куда ты бежишь? - громко спросил он меня. Я опоздал. В классе вслух повторяли урок, и я вошел в это бормотание, словно в собор; я слышал, как учитель произнес: - Малампэн, у вас плохая отметка за опоздание. Садитесь, откройте вашу книжку истории на двадцатой странице... Следующий период более неясный. По логике вещей я должен был бы вспоминать картины весны, потому что был март, а может быть, и апрель. Но я ничего этого не помню. Я едва вспоминаю, что в то время делалось дома. Но все же мне кажется, что отец все чаще отсутствовал, что мать иногда ждала его у дороги и что они вполголоса разговаривали, прежде чем войти в кухню. Я слышал, что говорили о докторе. Он не приходил к нам домой, но отец был у него, и с тех пор с каждой едой он приносил капли, растворял их в половине стакана воды. - Не забудь свои капли! - повторяла мать. Эжен, наш работник, ушел на военную службу, и мы наняли другого батрака, имя которого я забыл; у него бывали приступы эпилепсии. Я в эти недели думал только о мусорной куче. Боялся проходить близко от нее. Обходил ее по полям, предпочтительно там, где работали фермеры. И я вспоминаю сильных лошадей, выделяющихся на фоне неба, мужчин и женщин, которые смотрели, как я иду по вспаханному полю. - Где ты опять ходил? Ты в грязи до колен! Я не отвечал. Молчал. Мать никогда не настаивала. Тогда я еще не знал, что скоро навсегда покину родительский дом, и теперь поражен, когда вспоминаю свой отъезд. Что бы произошло, если бы я остался? А главное, что должно было случиться, от чего мой отъезд стал необходимым? Прежде всего надо сказать, "что мои родители и тетя Элиза, против всякого ожидания, вроде как помирились после исчезновения Тессона. Потому что, вместо того чтобы прервать всякие отношения, как казалось бы логично для людей, которые прежде терпеть не могли друг друга, а теперь их ничто не связывало, они сблизились. Отец несколько раз один ходил на улицу Шапитр, и мать это знала, потому что я слышал, как она спрашивала: - Сестра все еще у нее? А ведь когда Тессон был жив, мать ревновала отца к тете Элизе! Чтобы я покинул дом, нужны были другие, еще более неожиданные изменения. Разве нельзя было ожидать, что Элиза, теперь свободная, воспользуется своим положением и начнет новое существование? Разве она не вышла за моего дядю из-за его денег, и теперь, в тридцать два года, не поторопится ли она их истратить? Раньше говорили: - Не зря она вышла замуж за такого старика, как он, и не зря согласилась жить несколько лет в этом мрачном доме! Разумеется, еще не все было кончено. Я не изучал этот вопрос, но слышал, что формальности будут длиться несколько лет, в ожидании окончательного документа о его смерти. Тем временем тетя пользовалась его имуществом и частью состояния. Во всяком случае, несмотря на присутствие ее сестры, она полностью доверяла моим родителям; каждые два-три дня почтальон привозил нам письмо с черной каемкой, написанное мелким фиолетовым почерком. Тетя жаловалась - я узнал это от Гильома, - что ее сестра Ева плохо воспитана, надоедлива и что из-за нее, из-за ее халатов и сигарет, весь город сплетничает о них. |
