Ложь за ложь. Правда за правду.

Через месяц А получил от отца письмо. Отец писал, что ему предложили работу в Кувейте. В рамках программы защиты свидетелей; чтобы оградить его от всеобщей ненависти и истерии. Он писал, что выезжать надо немедленно и что он уже не успевает заехать к А. Око за око. Зуб за зуб.

Той зимой распалась не только его семья.

Поначалу Терри себя уговаривал, что ничего не происходит. Старательно не обращал внимания на то любопытное обстоятельство, что жена иной раз буквально бросается к телефону, чтобы первой взять трубку. В те «иные разы», когда она так и так ошивается где-то поблизости от телефона. Не придавая особого значения собственной внешности, Терри был на удивление восприимчив к тому, как выглядят окружающие; и на каком-то глубинном уровне он, конечно же, осознавал, что в последнее время жена наряжается на работу так, как раньше одевалась только в особо торжественных случаях. Но ему нравилось, что она хорошо выглядит и что вещи не висят без дела в шкафу. Он думал, что это — хороший знак, перемена в застарелых привычках. Даже когда обнаружил в плетеной корзине для грязного белья те самые французские трусики. Белые, шелковые, типа шортиков. Которые возбуждали его, даже когда он просто представлял их себе. Про которые он знал, что жена надевает их только тогда, когда хочет, чтобы он их увидел на ней. Но даже когда он увидел их в стирке в энный раз за последние три недели, он все равно смог заставить себя поверить, что все хорошо.

Есть люди, которые попросту и не заметили бы ничего подозрительного, но Терри был наблюдательным человеком и подмечал очень многое. Друзья, которых в то время у него было немало, охарактеризовали бы его как человека проницательного, восприимчивого и очень неглупого; иными словами, он был не из тех, кого можно запросто одурачить. Просто он был оптимистом — даже больше, чем Оскар, их неизменно счастливый и радостный Лабрадор. Он старался во всем видеть только хорошее. Искренне обеспокоенный судьбой своего нового подопечного, мучаясь неотвязным вопросом, а вдруг мальчик действительно невиновен, как он сам утверждает, Терри с легкостью закрывал глаза на некоторые мелкие несоответствия в поведении жены.

Он гордился своей семьей. Его сыну Зебу исполнилось четырнадцать; он уже становился мужчиной, молодым человеком, во всяком случае — внешне, потому что в его характере еще оставалось кое-что от мальчишеской вспыльчивости. Глядя на сына, Терри испытывал радость и гордость, и его сердце сжималось от нежности. Странно даже представить, что когда-то его вообще не было, Зеба, а потом он появился на свет, рожденный их с женой любовью. И теперь этот маленький человечек, которого Терри когда-то качал на руках, у которого были такие крошечные ручки, что он даже не мог ухватиться за отцовский палец, — теперь он вырос, и ему уже хочется самостоятельности и свободы. Сейчас начинается тот этап, который, как Терри всегда надеялся, станет самой большой радостью для отца: наблюдать за тем, как его сын определяется со своим местом в жизни; может быть, обретает некоторые черты характера из Киплинговского «Если», любимого стихотворения Терри, которое он даже повесил в ванной.

Каждый вечер они собирались за ужином все вместе, как стабильная ядерная частица: отец, мать и сын. Домашняя еда, сбалансированная здоровая пища, приготовленная, как всегда думал Терри, с любовью. Готовила только жена. Терри с Зебом не подходили к плите, но иногда они мыли посуду. Терри считал, что его главная задача за ужином: беседовать с сыном на взрослые темы, укреплять его самосознание, обсуждать с ним, что правильно, а что неправильно. Хотя он чувствовал, что жене это не нравится, он часто рассказывал о том, что происходит у них на работе, в исправительной колонии для малолетних преступников, в частности — об одном мальчике, на два года младше Зеба, которого определили на его попечение.