Бармену в «Лорелее» он сказал:

- Я ищу тут его приятеля, который считал, что происшествие не было несчастным случаем.

У бармена расширились глаза.

- Не может быть! Вы хотите сказать, что кто-то сознательно?.. О, Господи!

Он был маленьким лысым человеком с усами с наво­щенными кончиками. На красном лацкане сюртука кра­совался большой значок с улыбающейся физиономией. Он не спросил у Либермана фамилии, и тот не стал представляться.

- Часто ли он посещал вас?

Нахмурившись, бармен пригладил усы.

- Мм-м... как сказать. Не каждый вечер, но раз-два в неделю. Порой и днем заходил.

- Насколько я знаю, в тот вечер он был тут не один.

- Это верно.

- Был ли он с кем-то до того, как ушел?

- Он был один. Вот точно, как вы сейчас. Он ушел в большой спешке.

- Да?

- Ему еще и сдача причиталась, восемь с половиной марок, но он не стал даже дожидаться ее. Он всегда хорошо оставлял на чай, но не столько же. Так что я собирался вернуть их ему, когда он снова появится.

- Он о чем-нибудь говорил с вами, когда сидел тут и пил?

Бармен покачал головой.

- По вечерам я не могу позволить себе прохлаждать­ся за болтовней. Школа бизнеса устроила вечеринку, - он показал из-за плеча Либермана на зал, - и с восьми часов мы тут носимся как угорелые.

- Он тут ждал кого-то, - сказал с другого конца стойки бара круглолицый пожилой мужчина в жокей­ской шапочке и потрепанном плаще, застегнутом до самого горла. - Он то и дело посматривал на дверь, словно ждал появления кого-то.

- Вы знали герра Дюрнинга? - спросил Либерман.

- И очень хорошо, - сказал старик. - Я был на похоронах. Там было так мало народа! Я был просто удивлен.

И обращаясь к бармену, он сказал:

- Знаете, кого там не было? Оксенвальдера. Что меня удивило. Чем же таким важным он был занят?

Он обеими руками поднес ко рту пивную кружку и опустошил ее.

- Прошу прощения, - сказал бармен Либерману и двинулся к другому концу стойки, где сидели несколько человек.

Встав, Либерман прихватил с собой свой томатный сок и портфель и пересел поближе к старику.

- Обычно он располагался с нами, - старик вытер рот тыльной стороной ладони, - но в этот вечер он сидел один, вот тут, посередке, и все время посматривал на дверь. Кого-то ждал, все время сверялся со временем. Апфель говорит, что, наверное, ждал того коммивояже­ра, который был тут предыдущим вечером. Он же любил поговорить, наш Дюрнинг. Честно говоря, мы не особен­но жалеем, что его тут нет. Поймите меня правильно, мы, конечно, любили его и не потому, что порой он всем ставил выпивку. Но он бесконечно рассказывал одни и те же истории, снова и снова. Хорошие истории, но сколько же можно их слушать? Снова и снова, и все то же: как он обдуривал самых разных людей.

- И он их рассказывал тому коммивояжеру, что был тут предыдущим вечером? - предположил Либерман.

Старик кивнул.

- Он продавал какие-то лекарства. Сначала он бесе­довал со всеми нами, расспрашивал о городе, а потом сел вместе с Дюрнингом, который говорил без умолку, и они смеялись. Наконец-то он нашел настоящего слушателя своим историям.

- Это верно, я забыл, - добавил бармен, возвраща­ясь к ним. - Дюрнинг был тут и в вечер до несчастного случая. Что было странно для него: два вечера подряд.

- А вы знаете, сколько лет его жене? - спросил старик. - Я-то думал, что она его дочка, а оказывается, что она жена, то есть вдова.

- Вы запомнили того коммивояжера, с которым го­ворил Дюрнинг? - спросил Либерман у бармена.

- Не знаю, кем он был, - ответил бармен, - но запомнил. Со стеклянным глазом и с этакой манерой щелкать пальцами, которая меня чертовски раздражала; словно я все время должен к нему подскакивать.