Он постарался забыть Иду и все прочее, кроме аген­тства «Раш-Гаддис» и шестерых мальчиков, похожих друг на друга. Явилась всего лишь бывшая регистратор­ша агентства «Раш-Гаддис», сказал он себе. Мы сядем рядком и поговорим ладком и, может, мне удастся по­нять, что же там, черт побери, произошло.

Фасслер отвернулся от окна и нахмурившись, посмот­рел на часы.

Открылась дверь и в светло-синей униформе, засунув руки в карманы, вошла Фрида Малони.

- Доброе утро, - двинувшись ей навстречу, сказал Фасслер. - Как поживаете?

- Спасибо, отлично - одарив улыбкой и Либермана, надзирательница скрылась за закрывшейся дверью.

Положив руки Фриде Малони на плечо, Фасслер рас­целовал ее в обе щеки и отвел в угол, что-то объясняя ей. Ее было почти не видно из-за его спины.

Откашлявшись, Либерман сел, придвинув стул побли­же к столу.

Перед его глазами предстало то, что он не раз видел на фотографиях: совершенно обыкновенная женщина средних лет. Седеющие волосы, разделенные пробором, обрамляли лицо, несколько завиваясь на концах. Беле­сая кожа с сероватым нездоровым оттенком, широкая челюсть, вялый рот. В глазах, несмотря на усталость, чувствовалась решительность. В тюремной одежде Фри­да Малони напоминала, скорее, уборщицу или дежур­ную официантку. Может, когда-нибудь, подумал он, мне и доведется встретить монстра, который и выглядеть будет как монстр.

Положив руки на толстую деревянную поверхность стола, он сделал усилие, чтобы прислушиваться к словам Фасслера.

Они расселись за столом.

Он смотрел на Фриду Малони, а она, пока Фасслер отодвигал стул напротив, тоже рассматривала его, оце­нивающе сузив водянисто-голубые глаза и сжав в нитку тонкие губы. Она кивнула, садясь.

Он кивнул ей в ответ.

Одарив Фасслера мимолетной благодарной улыбкой, она, поставив локти на подлокотники кресла, стала ба­рабанить подушечками пальцев по столу, сначала одной руки, а потом другой, очень быстро и суетливо, после чего положила ладони на стол и застыла, уставясь на них.

Либерман тоже не сводил с них глаз.

- Итак, сейчас, - Фасслер, сидящий справа от Либермана, изучал циферблат часов, - двадцать пять ми­нут двенадцатого. - Он посмотрел на Либермана.

Либерман смотрел на Фриду Малони.

Она тоже уставилась на него. Ее выщипанные брови приподнялись

Он почувствовал, что не в силах вымолвить ни слова. В горле у него стоял комок, мешая перевести дыхание - он думал только об Иде. Гулко колотилось сердце.

Фрида Малони облизнула нижнюю губу, посмотрела на Фасслера, опять перевела взгляд на Либермана и сказала:

- Мне нечего сказать об этих делах с малышами. Я сделала счастливыми массу людей. И мне нечего сты­диться. - Она говорила с мягким южно-германским акцентом, который был куда приятнее, чем лающее дюс­сельдорфское произношение Фасслера. - И что бы там ни считало Объединение Друзей, - презрительно сказа­ла она, - у меня больше нет друзей. В противном случае, я бы тут не сидела, не так ли? Меня бы перебро­сили в другую Америку, - ее глаза расширились, - где я бы вела очень хорошую жизнь. - Она щелкнула у головы пальцами поднятой руки и движением торса спа­родировала типичные латиноамериканские ритмы.

- Я думаю, что лучше всего, - сказал ей Фасслер, - для вас было бы рассказать все, что вы рассказывали мне. - Он посмотрел на Либермана. - А потом вы сможете задавать любые вопросы. Если позволит время. Вы согласны?

К нему вернулась способность дышать.

- Да, - сказал Либерман. - Надеюсь, что время позволит задать несколько вопросов.