— Скорее всего, воздействие темпоральной остановки на живые и неживые материальные тела разнится по своему абсолютному значению, — пожал тот плечами.

— Короче, профессор. Что все это может значить?

— Жизнь крепче сидит в пространстве, вот что это значит. Если взять потенциальную энергию полена и Буратино, то получается, что веселый деревянный человечек в энергетическом отношении несоизмеримо более емкий, чем полено, из которого его выточили. Хоть это и нонсенс конечно. Масса полена же больше, — возразил сам себе профессор. — Возможно, речь идет о величинах, не поддающихся определению с помощью наших приборов.

— Опять религия? — поморщился Картазаев. — Чтобы выжить, надо оставаться реалистами.

— Я говорю о любви, — поправился Манатов. — Создавая Буратино, папа Карло вложил в него любовь, всю свою душу. Сколько это в энергетическом отношении? И какими приборами это можно измерить? Похоже, Кукулькану это удалось безо всяких приборов, — и он добавил. — Только не передавайте, пожалуста, моих слов Василию Ивановичу, а то он и так меня ненавидит, а будет еще и надсмехаться.

— Зря вы о нем такого невысокого мнения, профессор. Мошонкин парень верный. Может так статься, что он еще спасет вам жизнь.

Манатов бросил на полковника быстрый взгляд и произнес:

— Скорее всего, так и случится.

В словах профессора был некий скрытый, и что самое неприятное, нехороший подтекст, но Картазаев не успел уточнить, какой, потому что из танка выбрался Мошонкин, докладывая:

— Снаряд в казеннике. Предохранитель снят. Орудие полностью изготовлено к стрельбе. Непонятно, куда они собрались стрелять.

Картазаев указал вдоль опущенного дула и поинтересовался:

— Что там?

— Дом. Вы же видите.

— Я не про ближнюю цель спрашиваю. Танковое орудие бьет на пять километров. Что может располагаться на таком расстоянии.

— Я не всеведущ. Сквозь дома не вижу. А что там может быть? Там окраина города. Лес.

— Опять лес, — проворчал десантник. — Неужто опять по буеракам придется идти.

— Сначала в город, — твердо заявил Манатов.

— Зачем? — забеспокоился Мошонкин.

— Вы же хотели знать, куда направился Диего? У меня есть одна задумка, но для ее осуществления мне нужен магазин радиодеталей. Раз уж мы способны передвигать неживые предметы, то и в магазине сможем взять, что нам нужно.

В процессе поисков Мошонкин поинтересовался, почему на улицах так мало замерших. Действительно, разрозненные фигуры людей виднелись в редком одиночестве. Путники уже стали привыкать к замершим, словно к предметам мебели. Казалось, пройдет совсем немного времени, проснутся и появятся настоящие живые люди, а эти куклы так и останутся стоять.

Полковник подошел к одной из фигур. Это оказался сильный кряжистый мужчина с развевающимися даже не седыми, а белыми волосами, весь в пятнах пигментации. И у него были мертвые глаза. Хоть в них отражалось все как в зеркале, и сам Картазаев отразился, все равно ему казалось, что они все видят, мало того следят за ними.

— Это точно обычные люди? — спросил полковник.

— Самые что ни на есть, — подтвердил Манатов. — Если сейчас "разморозить" секунду, то все они пойдут по своим делам. Обычные горожане.

— А если их пустить, не "размораживая" секунду? — спросил вдруг Картазаев.

— То есть как это? — не понял Манатов. — Мускулы запустить, а мозги оставить дома? Успокойтесь, коллега, это все антинаучно, — и, обращаясь к Мошонкину, продолжал.