– А-а-а! – заорал Рыков, подскакивая надо мной всем телом, как огромная жаба-мутант. – Сука! Шалава!

– Димон! – послышался громкий и веселый мужской голос. – Так это ты тут развлекаешься? А мы стоим, за вашей возней наблюдаем и думаем: помочь мужику или помешать? А чего тут кувыркаться решил? Мы ж тебе отдельный полулюкс сняли. Или – экстриму захотелось?

Ужас, который накрыл меня с головой от одного звука этого чужого голоса, был в сто раз сильнее, чем только что испытанный страх перед насильником. Уж лучше бы я тихо отдалась этому подонку, тогда и он бы не заорал и не вскочил, и неизвестные, привлеченные потусторонней возней в неположенном месте, предпочли бы скромно ретироваться, дабы не мешать сладостному соитию.

Рыков, похоже, испытал не меньший шок. Прикрыв ладонями срамное место, мгновенно скуксившееся до размеров жалкого дождевого червячка, он присел за кресла и стал пытаться натянуть брюки. Рожа его была страшна и непотребна: из вывернутой губы свистала яркая кровь – видно, постаралась я на славу! Но что рожа! Глаза, его омерзительные тусклые глаза навыкате, подернулись мутью дикого страха, а белки налились такой краснотой, будто под веки плеснули той самой крови, которая хлестала из его губищи.

В момент, когда он присаживался, я умудрилась взглянуть в смотровую щель, изначального предназначавшуюся для наблюдения за мятежниками. И тут мне стало еще хуже: посредине комнаты стояла целая толпа мужиков. Лиц, понятно, я не разглядела, но количество и пол сомнений не вызывали.

Рыков стыдливо дергался, пытаясь натянуть штаны, в его состоянии и с его грациозностью добром все это кончиться не могло. В момент очередного рывка стопой он не удержал равновесия и плюхнулся на меня, угодив чугунным копчиком мне в бок.

– А-а-а! – я заорала от нестерпимой боли. И так же, как минуту назад Рыков, выстрелила пращой над тайным убежищем. В момент взлета голубой Adidas, спущенный алчными руками маньяка почти до щиколоток, тревожно махнул крыльями и спланировал на кресла. Теперь я стола на всеобщем обозрении совершенно голая ниже пояса.

– Даша?.. – услышала я до боли знакомый, можно даже сказать родной, голос. – Ты?!

В расплывчатом пятне, которым представлялась мне кучная гогочущая толпа, я безошибочно вычленила сердцевину. Сфокусировала взгляд.

Боков.

– Даша. – Он странно щурился, будто соображая, что будет лучше – расхохотаться или заплакать.

– Антон! – Я схватила с кресла штаны, обернула из вокруг бедер и кинулась к Бокову. – Антон! Он хотел меня изнасиловать! Заманил в эту комнату, забросил за кресла и… и… – Мои зубы отбивали нервную чечетку, голос срывался на крик из-за рыданий. – Антон, спаси меня!

– Да не верьте вы этой суке! – Рыков наконец справился со штанами и выметнулся из-за кресел, на ходу заправляя в ширинку свое позорное хозяйство. – Это она меня сюда затащила! А когда я ее трахнул, укусила! Кусается, сука, когда кончает, и орет как крокодил! – Для доказательства Рыков шумно развез кровь по всему лицу.

– Нет, Антоша. – Я затряслась от страха, несправедливости и обиды. – У нас ничего не было! Он не успел! Я не далась! Вызывай милицию! Он маньяк! Это его ищут уже три года!

Антон взглянул на меня с жалостливой брезгливостью:

– Оденься, Даша.

Толпа уже не просто гоготала, она ржала, как племя орангутангов, похлопывая себя по бокам, вытирая слезы и пришептывая некие слова, типа: «поломали ребяткам кайф», «Димка теперь на всю жизнь импотентом останется».

– Он и так импотент, – прохрипела я, давясь слезами.