– Я делаю вид, будто ее не существует вовсе, – умиротворенно сообщила Эмери. – Твержу себе: это вымышленный персонаж, от которого всего-навсего приходят поздравительные открытки.

– А как же Валентино?

Уильям был отцом пятилетнего мальчика.

Эмери расширила глаза.

– Уильям не желает, чтобы я с ним виделась. Говорит, ни к чему эта путаница.

Я замерла. С вилки на салфетку шлепнулись макароны.

– Значит, так удобно самому Уильяму? Чтобы ты прикидывалась, будто Гвендолин и Валентино нет на свете?

– Угу. Так советует Уильямов врач. По его словам, проще, если я не буду касаться его прежней семьи. Я и бывшая жена с ребенком для Уильяма будто отдельные страницы, понимаешь? По-моему, идея мудрая. Теперь, когда я живу не в Англии, и на отца смотрю, как на человека с другой страницы. – Эмери печально улыбнулась. – Точнее, я переселила его в другую книгу.

– А по-моему, не так уж это здорово, Эм.

– Тебе будет приятнее, если бывшая женщина Джонатана всю оставшуюся жизнь будет совать нос в твои дела? – спросила Эмери с несвойственной ей резкостью.

Я задумалась.

– По мне, было бы лучше, если бы я виделась с ней там, где ожидаешь. Не терялась в безумных догадках, откуда она вынырнет в следующий раз.

Эмери по-сестрински легонько толкнула меня под столом ногой.

– Бедняга Мел, – пробормотала она. – А ты не думала перекраситься в светлый? Тебе очень идет.

Я вздохнула и отодвинула тарелку с пастой.

Эмери поспешила вернуться в гостиницу, чтобы в привычный час перед сном помедитировать, а я медленно побрела по улицам Уэст-Виллид– жа назад к дому Джонатана. Парик, точно постыдная тайна, лежал в сумке, а мои собственные волосы, как мне казалось, были более, чем когда-либо, темные и прилизанные.

Дойдя до Вашингтон-сквер, я опустилась на ступеньку величественного жилого здания, уронила голову на грудь и прижала ладони к щекам. В парке горели фонари, люди до сих пор играли в шахматы, другие выгуливали перед сном собак, третьи, где-то отдохнув, возвращались домой – счастливые и умиротворенные.

Грудь вдруг наполнило несносной тяжестью, приковывая меня к месту. Худшего со мной, пожалуй, не случалось. Конечно, бывали черные минуты и в прошлом, однако столь обессилевшей и опустошенной я в жизни себя не чувствовала. Хотелось оправдаться перед самой собой, но чем отчаяннее я пыталась объяснить, как так вышло, тем сильнее становилось ощущение вины, тем больше пугала мысль, что Джонатан решит: я в ней серьезно ошибся, пора ее оставить.

Поделом мне. Я не оправдала его доверия. Пусть из лучших побуждений, все равно. Не оправдала.

Некрасиво поступил и он – утаил от меня, что отправился на встречу с Синди, – но я провинилась перед ним гораздо больше. По собственной воле оскорбила его.

Глаза наполнились слезами, и горячо захотелось вдруг очутиться на ступенях собственного дома. Все прочие желания затмило одно – вернуться домой.

Потому я достала телефон и позвонила единственному в мире человеку, который мог дать совет или привести в чувства.

Послышались три гудка, потом голос Нельсона:

– Что на этот раз? – Он вздохнул. – ПО– ТВОЕМУ, ЭТО ШКОТОВЫЙ УЗЕЛ, ЛИНН? ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ИЗ-ЗА ТВОИХ НОГТЕЙ ПАРУСНИК РАЗБИЛСЯ О СКАЛЫ В ЩЕПКИ? ПОПРОБУЙ ЕЩЕ РАЗОК!

– Ты ошибся! – взвыла я. – Я послушалась твоего совета, но теперь все так запуталось, что с Джонатаном нам точно не быть. Наверное– Наверное, мне лучше вернуться домой!

Нельсон снова вздохнул и велел кому-то из помощников на время его заменить, мне даже показалось, ему ответили: «Есть, капитан!». Судя по всему, мальчишка.