Словом, поцелуй оказался стократ слаще тех, коими мы тешились в школе за шкафом.

Но нельзя было допускать ничего подобного, а потому спустя, хм, мгновение-другое я оттолкнула горе-влюбленного. – Нет, Годрик!

Именно таким тоном мне удавалось перевоспитывать Храбреца.

– Но почему? Разве не к этому все шло? Не для того ли мы встретились столько лет спустя? – требовательно спросил Годрик. – Тебе не кажется, что нашего соединения желает сама судьба?

Я пристально посмотрела в его глубокие глаза. Отвечать категоричным отказом до ужаса не хотелось, особенно теперь, когда я вдруг осознала, что мне по вкусу угрюмость и грубоватость. И потом сама мысль о необходимости отвергнуть его лучшие чувства казалась невыносимой. Но…

– Нет, Годрик! Даже не думай! Я люблю Джонатана. Да. Люблю.

Годрик не ответил. Его глаза вдруг в ужасе расширились, и, проследив за его взглядом, я поняла почему.

– Кристи?

Я заставила себя возможно скорее прийти в норму.

Кристи – это была она – стояла прямо возле нашего столика. Габи называла таких «Ребята из клуба лыжников и серферов со Слоун-сквер». У Кристи были идеально прямые светлые волосы с пробором посередине, стройные ноги, плотно обтянутые джинсами, и светлые широко раскрытые глаза, которые наполнялись водой быстрее, чем дырявая надувная шлюпка на реке.

– Кристи? Это вы? – весело возгласила я.

Здравствуйте! Я Мелисса!

Я вспрыгнула со стула и потрясла ее вялую влажноватую руку.

У Кристи дрогнула губа, покрытая розовым блеском.

– Что вы…

– Слышали, что Годрик снимается в потрясающем фильме? Нет? В общем, он рассказывает мне об одной романтической сцене, что будет в самом конце. Оказывается, существует способ целоваться перед камерой так, что по-настоящему целоваться вовсе не требуется, – на ходу сочиняла я. – Попросите, он и вам покажет! Годрик?

Годрик и Кристи неотрывно смотрели друг на друга. Я не могла определить, что немая сцена значит и чем закончится: слезами? Скандалом? Воссоединением? Я переводила взгляд с него на нее и обратно.

Нет. Было сложно что-либо понять. Тем-то и опасны отдельные представители элиты: по их каменным лицам не угадаешь ни единого чувства. Аристократические физиономии, накачанные ботоксом.

– Хотите чего-нибудь выпить, Кристи? Я уже ухожу, у меня встреча.

В эту самую минуту Годрик вернулся к жизни

– Он что, собрался составить нам компанию!

– Кто?

– Джонатан.

– Я ужинаю не с Джонатаном, – сказала я. – С сестрой. Эмери, помнишь ее?

Годрик нахмурился.

– А он что здесь делает?

Я резко повернула голову.

Да, действительно: на верхней ступеньке лестницы, что вела вниз, в главный бар, стоял Джонатан. И не один. С ним рядом, что-то непрерывно говоря, красовалась худая блондинка в серебристом платье-футляре.

Синди.

В моих жилах застыла кровь.

В прямом смысле. Клянусь, я почувствовала, как жидкость в кровеносных сосудах вдруг превратилась в тягучее желе.

Я и шагу не успела ступить, когда взгляд Джонатана, раздраженного из-за речей Синди, упал на меня. Они стояли на единственном освещенном пятачке в целом зале, поэтому я ясно увидела отразившиеся на Джонатановом лице удивление, потом предельную злобу и наконец отвращение.

Меня затошнило.

– О господи… – простонала я.

Видел ли он, как Годрик пристал ко мне с поцелуями? С расстояния сцена выглядела наверняка убийственно.

– Ну и что? – напористо спросил Годрик. – Что теперь?

Я приоткрыла было рот, чтобы ответить, но слова застряли в горле.