Итак, племянница инженера, её жених и первый свидетель, сообщивший о несчастье, — доктор математических наук Савва Крыстанов — выслушали любезную просьбу не покидать дом до окончания предварительного следствия по делу о двух убийствах.

В этот вечер дирижёр оказался свободным — была пятница, выходной день эстрадного оркестра. Он сказал, что ему все равно и что если это необходимо товарищам из следственных органов, то он с удовольствием останется в квартире к их услугам даже до полуночи. Один лишь доктор математических наук глубоко переживал смерть инженера. Повесив нос и сгорбившись, он уныло сидел под канделябром. Курил сигарету за сигаретой, но, не докурив, забывал о них и, лишь когда окурок обжигал ему пальцы, глубоко затягивался и сердито бросал его в огромную пепельницу кованого железа, стоявшую, словно блюдо, на треножнике рядом с канделябром.

Допрос на чердаке вёл один из инспекторов угрозыска. Группа работников Госбезопасности вопросы задавала редко, а Аввакум вообще не принимал участия в диалоге и стоял в стороне, укрывшись за громоздким кирпичным стволом центрального дымохода. Отдельные моменты показаний старшего сержанта Ставри Александрова и Владимира Вла-дова, которого старший сержант и его напарник застали склонившимся над трупом убитого милиционера, можно свести к следующим монологам:

Мы выехали из Управления почти сразу же после семнадцати часов и на перекрёстке оказались, вероятно, в семнадцать десять. Проговорили мы не больше одной-двух минут, когда мимо нас промчался зелёный «москвич» со скоростью по меньшей мере девяносто километров, то есть на тридцать километров больше самой максимальной, с которой разрешается двигаться машинам в этом районе. Младший сержант Кирилл Наумов немедленно включил мотор и устремился в погоню за нарушителем. По причине туманной погоды и большой скорости, развитой преследуемым, нам не удалось установить номер «москвича». К тому же мы были страшно поражены — редко случается, чтобы по улицам двигались с такой бешеной скоростью. Вот я и сказал Стойчеву: «Не кажется ли тебе все это дело немного особенным?» А он мне сказал: «Очень я тревожусь за Кирилла, гляди, какой мокрый асфальт». Мчаться по мокрому асфальту на мотоцикле со скоростью девяносто километров!.. И, недолго думая, мы тоже тронулись. На углу улицы Априлова мы затормозили и спросили постового: «Ты не видал зелёный „москвич“ и за ним наш мотоцикл?» Он указал на улицу Обориште. — «Как не видать! „москвич“ сшиб на углу тележку с каштанами». — «А мотоцикл?» — спросили мы. Ведь каштаны, даже если они и рассыпались, можно собрать, а если человек грохнется об асфальт на девяностокилометровой скорости, так от него мало что соберёшь! «Москвич» задержался на повороте, и наш товарищ, поди, уже его нагнал». Мы дали газ, проехали по улице и — глядь, на первом же перекрёстке зелёный «москвич». Пустой, стоит на месте. Ладно, но как узнать, тот самый или не тот самый? Таких зелёных «москвичей» у нас ведь развелось до черта! Мы дальше, но едем уже медленнее — рассуждаем по поводу создавшейся ситуации, и вдруг — перед железной оградой наш мотоцикл! Калитка — настежь, парадная дверь — тоже настежь. «Тут беглец и спрятался, и наш товарищ, стало быть, преследует его», — догадались мы, остановились у ворот и — бегом по лестнице. По лестнице — на чердак! Где же ещё спрятаться нарушителю, если не на чердаке? Не будет же он звонить в квартиры! А если и будет, так кто его впустит?

Поднялись мы по каменным ступеням и только добрались до деревянных, как кто-то заорал на чердаке, да так — будто его ножом прямо в сердце пырнули.