С минуту мальчики смотрели друг на друга в молчании, затем Томми выскользнул за дверь и, заглянув в щель между шторами, увидел зрелище, которое привело его в совершенное замешательство. Мистер Баэр как раз взял длинную линейку, висевшую над его столом и так редко использовавшуюся, что она была покрыта пылью.

"Ого! Он собирается разделаться с Натом на этот раз. Уж лучше бы я ничего не говорил", — подумал добродушный Томми, так как оказаться побитым было глубочайшим позором в этой школе.

— Ты помнишь, что я сказал тебе в прошлый раз? — спросил мистер Баэр печально, но не сердито.

— Да, но, пожалуйста, не заставляйте меня, я не вынесу этого, — воскликнул Нат, прижимаясь к двери и спрятав за спину обе руки, с лицом полным страдания.

"Почему он не примет наказание как мужчина? Я на его месте повел бы себя именно так", — подумал Томми, хотя то, что он видел, заставляло его сердце биться с отчаянной быстротой.

— Я сдержу слово, а ты запомнишь, что должен всегда говорить только правду. Слушайся меня, Нат, возьми линейку и ударь меня по рукам шесть раз.

Томми был так ошеломлен этими последними словами, что почти свалился с окна, но в последний момент удержался и повис на узком каменном выступе, тараща глаза, такие же круглые, как у чучела совы на каминной полке.

Нат взял линейку, так как, когда мистер Баэр говорил таким тоном, было невозможно не подчиниться, и с видом, таким испуганным и виноватым, как если бы собирался заколоть своего учителя, два раза слабо ударил по широкой руке, подставленной ему. Затем он остановился и поднял глаза, почти ничего не видя от слез, но мистер Баэр сказал спокойно:

— Продолжай и бей сильнее.

Чувствуя, что выхода нет, и горячо желая покончить поскорее со своей мучительно неприятной задачей, Нат вытер глаза рукавом и нанес еще два более сильных удара, от которых рука покраснела, что причинило ударившему еще большую боль.

— Уже хватит? — спросил он задыхаясь.

— Еще два, — послышалось в ответ, и он нанес эти два удара, почти не видя, куда опускает линейку, затем отшвырнул ее и, обхватив добрую, большую руку обеими руками, уткнулся в нее лицом и рыдая от горя, любви, стыда и раскаяния.

— Я запомню! О! Я буду всегда помнить!

Тогда мистер Баэр обнял его и сказал тоном, настолько же сострадательным, насколько суровым он был лишь несколько мгновений назад.

— Надеюсь, что так и будет. Проси Бога помочь тебе, и постарайся избавить нас обоих от подобных сцен.

Больше Томми ничего не видел, так как пробрался обратно в холл с таким взволнованным и серьезным видом, что мальчики столпились вокруг него, чтобы расспросить, что произошло в классной с Натом.

Наивыразительнейшим шепотом Томми поведал им обо всем, что увидел, и вид у них был такой, словно небо вот-вот свалится на землю. Казалось, все встало с ног на голову, и от этого у всех перехватило дыхание.

— Он сделал то же самое однажды со мной, — сказал Эмиль, словно признаваясь в самом черном преступлении.

— И ты ударил его? Дорогого старого папу Баэра? Гром и молния! Попробовал бы ты сделать это сейчас! — вскричал Нед, хватая Эмиля за воротник в порыве праведного гнева.

— Это было очень давно. Сейчас я скорее согласился бы, чтобы мне оторвали голову, чем пошел бы на такое, — и Эмиль мягко отстранил Неда, хотя в менее серьезных обстоятельствах счел бы своим долгом дать тому пощечину.

— Да как ты смог? — спросил Деми, в ужасе от одной этой мысли.

— Я тогда был ужасно зол и думал, что мне все равно, даже, может быть, понравится побить кого-нибудь. Но когда я, размахнувшись, ударил дядю один раз, мне вдруг вспомнилось все, что он сделал для меня, и я не мог продолжать.