Что ж, наверное, это тот самый дом, подумал Смоки, но где же Элис? Очевидно, это не он, а она заблудилась. Смоки пустился вниз по склону, направляясь к домику через скопище грибов с красными и белыми шляпками, которые выглядывали из мокрой травы. Круглая дверца на медных петлях, с глазком и молоточком, широко распахнулась, едва он успел к ней приблизиться, и в ней показалось маленькое, острое личико. Блестящие глазки смотрели с подозрением, но рот растянулся в широкой улыбке.

— Простите, — сказал Смоки. — Это дом Вудзов?

— Разумеется, — ответил человечек и распахнул дверь. — А вы Смоки Барнабл?

— Ну да, — ответил Смоки. Откуда только он это узнал?

— Не соблаговолите ли войти?

Если в домике добавится кто-то третий, подумалось Смоки, то там повернуться будет негде. Он прошел мимо мистера Вудза (на голове у того красовалось нечто вроде полосатого ночного колпака), который широким жестом приглашал его внутрь. Смоки в жизни не видел такой длинной, с растопыренными пальцами, узловатой руки.

— Благодарю за приглашение, очень любезно с вашей стороны, — произнес Смоки, и рот человечка растянулся еще шире. Смоки даже и подумать не мог, что такое возможно: еще немного — и его коричневое, как орех, лицо наверняка раскололось бы надвое от уха до уха.

Внутренность домика то ли выглядела гораздо больше, чем была, то ли была меньше, чем казалась: Смоки никак не мог решить. Невесть отчего, но Смоки вдруг почувствовал, что его разбирает смех. В комнате уместились хитро подмигивающие напольные часы; бюро с оловянными кружками и подсвечниками; высокая кровать с пуховой периной, покрытая лоскутным одеялом — Смоки никогда не видел такого разнообразного смешного узора. Посредине стоял круглый, до блеска отполированный столик с переломленной ножкой и громадный платяной шкаф, занимавший большую часть комнаты. В ней с удобством расположились еще трое: миловидная женщина хлопотала перед низенькой пузатой печкой; в деревянной колыбели лежал младенец, который, будто заведенная игрушка, агукал всякий раз, когда женщина толкала люльку; и дряхлая-предряхлая старушенция, проворно вязавшая длинный полосатый шарф: из угла, где она мерно раскачивалась в кресле-качалке, торчали только ее подбородок и нос с воздетыми на него очками. Все трое, конечно, заметили появление Смоки, но сделали вид, будто не обратили на это никакого внимания.

— Присаживайтесь, — вежливо протянул мистер Вудз. — И расскажите нам вашу историю.

Где-то в глубине смутно-приятного удивления, переполнявшего Смоки, тоненький внутренний голосок попытался было запротестовать: «А с какой стати?», но тут же умолк и лопнул, как воздушный шарик, на который случайно наступили ногой.

— Э-э, — начал он, — похоже, я заблудился, — вернее, мы с Дейли Элис, но теперь я нашел вас, а что с ней — не знаю.

— Правильно, — откликнулся мистер Вудз. Он усадил Смоки за стол в кресло с высокой спинкой и достал из буфета стопку расписанных голубыми цветочками тарелок, которые раскидал по столу, будто колоду карт. — Подкрепитесь слегка.

Как по команде, женщина вытащила из духовки оловянный противень, на котором лежала одна-единственная горячая плетеная булочка. Ее-то мистер Вудз и положил на тарелку Смоки, глядя на него с выжидающим видом. Булочка была не простой плетенкой: сверху на ней полосками теста была выложена пятиконечная звезда, посыпанная сахарной пудрой. Смоки немного помедлил, ожидая, пока подадут еду другим, но, не устояв перед густым ароматом еще дымившейся булочки со смородиной, быстро поднес ее ко рту и в одно мгновение проглотил.