— Политика меня не интересует, — отмахнулся Учитель. Неужели он был твердо уверен в том, что политические разногласия ле могли стать поводом для убийства? И это после Рабина? — А в семье у них отношения… Может, у Гринберга была другая женщина, жена ревновала…

— Ира? — Я пожал плечами. — Если бы у Алекса появилась другая женщина, Ира ей живо объяснила бы, какой ее муж семейный человек. Алику она уж точно сцен устраивать не стала бы и, конечно, не… Впрочем, это я чисто теоретически. Не было у Алекса другой женщины, можете мне поверить.

— Допустим. — Учитель поджал губы: он не верил, что у нормального мужчины нет хоть какого-нибудь адюльтерчика, а где адюльтер, там ревность, а где ревность… Стандартный в Израиле мотив, чтобы зарезать супругу или супруга — каждый вечер в телевизионных новостях рассказывают об очередном случае: можно подумать, что в стране живут сплошь Отелло и Катерины Кабановы.

— Тогда, может быть, его жена Ирина… — с надеждой в голосе спросил Учитель.

— Нет, — отрезал я. — Никаких трений в семье у них не было. Они любят друг друга и…

— От любви, — назидательно произнес следователь, — самые большие беды на свете. Если не любишь, то не ревнуешь, а если не ревнуешь…

Он пожал плечами, не став продолжать логическую цепочку. Так ему хотелось написать в протоколе «убийство из ревности», стандартный, видимо, мотив, привычный для местных правоохранительных органов.

— А какими, — спросил Учитель, — были отношения между матерью Гринберга и его женой? Обычно…

Ну да, обычно свекровь ненавидит невестку, и та платит ей взаимностью. Но почему при этом убивают они не друг друга?

— Нормальные, — сказал я. — Нормальные у них отношения. Иногда спорят из-за Игоря: Ира считает, что сына нужно воспитывать в строгости, а Анна Наумовна утверждает, что если ребенка не баловать, он вырастет моральным уродом.

— Ну, это… — вяло отмахнулся следователь. — А финансовые споры? Со слов Ирины… м-м… Вадимовны я понял, что она зарабатывает больше мужа, а это часто действует на мужскую психику.

— Алик зарабатывал вполне достаточно, — сухо сказал я. — Уверяю вас, в этой семье никогда не было разногласий по поводу того, кто сколько денег приносит в дом.

— У Гринберга были враги? — перевел следователь разговор на другую тему.

— Не знаю, — уклончиво ответил я. — Но даже если были, никто из них не присутствовал в квартире вчера вечером.

— Никто не приходил в гости? Или случайно… на минуту?

— Нет, — отрезал я.

— В общем, — сказал Учитель неприязненным тоном, будто уличил меня в Том, что я создаю препоны для отправления правосудия, — в квартире не было никого, кроме жертвы, его жены, матери, несовершеннолетнего сына, вашей жены и вас. Никто из посторонних не приходил в течение всего вечера. Значит, совершить преступление мог только кто-то из присутствовавших. Ребенка можно исключить. Согласны?

Я пожал плечами.

— А если учесть, что вы в момент нанесения Гринбергу ножевого ранения находились на балконе — это подтверждают все присутствовавшие, — то…

— Мы это уже обсуждали, — напомнил я.

— Для протокола, — сказал Учитель.