Тхак посмотрел на них обоих. Фрай заметил на его лице странное изумление.

— А, так это был Тони! Я его подозревал. Но не мог подумать, что он такой идиот. Однажды я его почти застрелил. Просто повинуясь инстинкту. Прошли месяцы, и я понял, какую ценную работу он для нас проделал. И я обрадовался, что не убил его тогда. Уверен, что вы, американцы, сделали это как следует, лейтенант.

Тхак балансировал на трости и некоторое время смотрел на свет. Фрай рассматривал его изуродованное лицо, потом посмотрел на брата. Когда Тхак повернулся к Беннету, его глаза горели лютой ненавистью.

— Что заставило тебя думать, будто я вас предал? Я работал на вас. Сражался. Не раз был на краю гибели. Я привел к вам Кьеу Ли. Я водил ваших людей против своего народа. Что заставило тебя думать, что я не уступлю тебе женщину?

— Господи, Лам, ведь ты был одно время вьетконговцем. Каждую неделю из нашей разведки шла утечка информации, и я знал, что ты ее любишь. Я видел, как ты смотрел на нее, когда мы бывали вместе. Если бы в тот вечер ты оказался в моей шкуре, ты бы думал точно так же, как я. А что еще, черт возьми, я мог подумать, если ты напялил на нее тяжелый узел и велел открыть только вместе со мной? И почему ты укладывал вещи, собираясь уйти на север, когда мы к тебе пришли?

— Ты меня боялся?

— То-то и оно, еще как!

Тхак, казалось, задумался над его словами. Наконец он обратился к Ли:

— Но ты! Я показал тебе, по какой идти тропинке, я направлял твою страсть. Я дал тебе понять, что случится с нашей страной. Я относился к тебе с уважением. Я тебя защищал. Я приходил к тебе на рыночной площади в Ан Кат и провожал тебя по вечерам до дома. Я любил тебя, и ты это видела. Как ты могла поверить, что я способен тебя предать?

Ли опустила взгляд.

— Потому что ты был жестоким, Лам. Самым жестоким из всех, кого я знала. Когда я тебе сказала, что собираюсь уйти к американскому солдату, я увидела в твоих глазах не ненависть — нет, твой взгляд был намного спокойней, но при этом гораздо страшней. Он словно выражал… отчасти то, что чувствовала я. И твой голос, когда ты привязывал мне на спину узелок. Ни на минуту я не могла себе представить, что ты отпустишь меня к Беннету.

Фрай следил за Ли. Она стояла со связанными запястьями и лодыжками. Смотрела на полковника Тхака. Выдерживала его взгляд.

— В глубине души я не хотела, чтобы ты меня отпускал. Глубоко в душе я чувствовала, что поступаю неправильно. Я любила тебя так, как никогда не могла бы полюбить американца. Я повторяла это тебе тысячу раз! Но неужели ты не понимал, насколько это было невозможно? Шла война. Существовало только две стороны. Какая-то часть меня хотела остаться с тобой, но часть моего народа не могла остаться с нами. И мое сердце было неспособно вместить это сомнение, так же как твое сердце не могло вместить того, что делала я. Мне было очень страшно, но я была счастлива от того, что ты хочешь меня убить. Мне было… необходимо верить в это.

— Почему?

Ли тяжело вздохнула.

— Потому что благодаря этому я становилась свободной от тебя.