Ирина Андронати, Андрей Лазарчук. Малой кровьюКосмополиты – 3
И воюем мы малой кровью и всегда на чужой земле, Потому что вся она нам чужая.
Пролог
Станция Слюдянка. 01. 09. 1987
Сидели втроем на старых выбеленных бревнах, глядели на Байкал. Старательно не говорили о главном. Передавали друг другу зеленую помятую фляжку с «клюковкой» — питьевым спиртом пополам с медом и клюквенным соком. Здесь, в некотором отдалении от поселка, можно было не опасаться ретивого участкового, поборника принудительной трезвости… Лисицын прожил в Слюдянке уже две недели, дольше всех, поэтому считался главным. По крайней мере в вопросах, связанных с едой и выпивкой. — Давид, — позвал он. — М?.. — лениво откликнулся Давид, по виду совсем еще мальчишка — узкие плечики и гусиная шея с огромным, в кулак, плохо пробритым кадыком. — Ну признайся — ты же еще в армии не служил. Тебе же лет пятнадцать. — Обсуждать запрещено, — сказал Давид, выковырнул из-под ног плоский камушек и неловко запустил «блинчиком». Камушек три раза плюхнул по воде и утоп. — Да ладно, все свои. Ну, где ты такой мог служить? — В ПВО, — сказал Давид. — В авиации, в БАО. В войсках связи. В РВСН. Где еще? Ну, просто в штабах — нужен же там человек, который умеет расставлять запятые… На флоте еще. — Евреев на флот не берут. — Ну, во-первых, берут. Во-вторых, я не еврей. Я — тат. У нас тоже в ходу библейские имена. — Ты — кто? — повернулся всем корпусом Стриженов. — Тат. Есть такое кавказское племя. При царе промышляло тем, что похищало чеченцев и продавало их в рабство. «Как тат в ночи» — слышал такое? — Чеченцы у меня в роте служили, — сказал Лисицын. — С одной стороны, намаялся, а с другой — в деле им цены не было… — Обсуждать запрещено, — снова сказал Давид. — Да ладно тебе. Кто настучит-то? Все свои, — помотал тяжелой башкой Стриженов. — О чем знают двое — знает и свинья, — сказал Давид. — Дождемся конечного пункта, тогда все обсудим. Не зря же нам этим «низзя» все уши прожужжали. — Бляха-муха, и не побазарить… — вздохнул Лисицын. — Про баб — напряжно. Про водку — еще больше напряжно. Всех разговоров-то и быть могло, что про Афган да про Чернобыль… — А я ни там, ни там не был, — сказал Стриженов. — Мне, получается, вообще не о чем. — Может, это что-то вроде теста, — сказал Давид. — Какого теста? — не понял Стриженов. — Не те-еста, а тэ-эста, — сказал Давид. — Типа проверки. «Да» и «нет» не говорите… — Мне вообще-то намекали, что нас должно быть четверо, — сказал Лисицын. — А мне вообще ничего не намекали… — Давид выковырнул еще один камешек и кинул его — на этот раз удачнее, на шесть плюхов. — Велели просто сидеть на попе и ждать. — Может, разыграли нас, как пацанов? — сказал Стриженов, глядя вдаль сощуренными красноватыми глазками без ресниц. — Хотя резона не вижу. Он был абсолютно лыс и почти безбров. На днях, треская под скверное жидкое пиво божественных вяленых омульков, он рассказал, как потерял волосы. У него несколько лет назад возник роман с женой другого офицера, из части, расквартированной километрах в ста от его собственной. |
