— Что вы говорите! — Берсенев всплеснул руками. — А у Люды чутье! — Она сразу выдала себя при знакомстве за финку. — Он был явно напуган, заново переживая случившееся. — Могла выйти история…

— Ведь это только предположение. Наверное, туда приезжают и вполне порядочные люди, действительно спортсмены… Приятно пахнет! — Люсин вдохнул исходившую от крохотного букетика благоуханную волну. — Даже легонько голова покруживается.

— Это, наверное, отсюда. — Берсенев отомкнул один из шкафов, в котором хранились уложенные плашмя длинные и плоские ящики. — Гербарий.

— Вот оно что! — Люсин сразу узнал преследовавший его с некоторых пор непередаваемый запах, навевавший чары старинных аптек, лечебных дацанов и знахарских бань.

— Он сам собирал! Еще в пятидесятых годах… И ведь до сих пор благорастворяются. Чувствуете, какое амбре?

— Лишнее доказательство, что высушенные растения с каждым днем теряют свои силы. — Люсин мысленно перенесся на темный чердак, где бабка Аглая сушила свои сборы. Под всеобъемлющей властью запаха сжалось сердце. — Приходится ждать новой луны, обновлять запасы. Кропотливый, незамечаемый труд без надежды на благодарность. Сколько их, травознаев, сожгли на огне, забили оглоблями, но не умерла древняя мудрость. Дождалась своего часа. — Он, благодарно погладив полированную фанеру, выдвинул самый верхний ящик.

На листе рисовой японской бумаги, испещренной декоративными жилками, был укреплен оранжевый венчик с зеленым стеблем, листьями и волокнами корневища. Рядом чернели зрелые семена.

«Adonis vernalis, — ясно читалась тонкая каллиграфия. — Жар-цвет».

Справившись с описью, приклеенной на обратной стороне дверцы, Люсин скоро догадался, что гербарий составляли исключительно зелейные, в основном чародейные травы. И здесь Солитов оставался верен себе.

На нижней полке стояли пухлые папки с характерными надписями на корешках: «Эликсир Розенкрейца», «Чай Сен-Жермена», «Средство Макропулоса».

Теперь Владимир Константинович понимал, с чем имеет дело. Вооруженный обрывками знаний, почерпнутых у Бариновича, он смело вытащил досье на откровенно алхимический «Золотой раствор». Это была самая тонкая из папок. Никелированная дужка скоросшивателя скрепляла лишь несколько наклеенных на картон фотографий, запечатлевших совершенно неведомые округлые письмена.

Люсин бережно вернул папку на место и принялся переписывать этикетки в блокнот. Дойдя до уже встречавшейся ему «Мази ведьм», он не сдержал любопытства. На сей раз досье оказалось куда более представительным. Помимо разноязычных фотокопий, в нем были машинописные страницы, вырезки из газет и журналов. Даже Брюсов, Булгаков, Шарль де Костер не прошли мимо бдительного ока Георгия Мартыновича. Со свойственной ему пунктуальностью соответствующие выдержки были аккуратно подколоты и снабжены обстоятельными комментариями. Из них Люсин узнал, в частности, что его любимый Костер с юношеских лет собирал древние фламандские легенды и в таком, осторожно говоря, специфическом вопросе, как полет на шабаш, считается крупным авторитетом. Именно на него ссылался американский профессор, по всему видно, отчаянный знаток черной магии, доказывая, что ручка «настоящей» летучей метлы изготовлялась именно из березы. Соответствующая статья была напечатана в еженедельнике «Новая метла» и датирована 1984 годом.

Венцом беспрецедентного собрания самой дремучей ереси явилась итоговая записка, где Георгий Мартынович предпринял попытку заново воссоздать утраченный, а возможно, и вовсе никогда не существовавший рецепт.