| Ему часто снилось или же виделось в мечтах, что он пачкает ее грязью, плюет в нее, выплескивает ведро с помоями, царапает ее длинными ногтями, которые не хотел стричь, каждый раз это был способ ее почтить, ей поклониться. Он ничего не понимал в рисунке, рука застывала над листом бумаги. Он думал, что кисточка, словно в ней живет демон, вместо того, чтоб рисовать домик или зверька, помимо его воли начнет заполнять пустые клетки фрески и вместо окон или шерсти животного примется вырисовывать глаза или рот на лице того, кто в ней обитал. Рука зависала, и его бил озноб, часто заставлявший рвать листок на клочки. Из-за подобных приступов тетушка освобождала его от выполнения заданий, она отвела его к психологу, который объяснил расстройство поступком матери. Мальва не испытывал тяги к путешествиям, перемещениям, фреска всегда олицетворяла для него побег, над картиной опускались сумерки, и он ясно видел, как три тела дрожат от холода, он хотел одеть их одеялом, дать им попить горячего, он не чувствовал особой связи ни с кем из них по отдельности, и никогда не давал им имен. Настал день, когда из-за болтливости тетушки он узнал, что отец не был автором фрески, что он просто скопировал ее и забросил. И Мальва лишь больше ее полюбил: непостижимым образом эти сведения только сблизили его с отцом. Однако он хотел отыскать оригинал, хотел сравнить его и, может быть, — сумасшедшая мысль, — дорисовать фреску, закончить. Отец спрятал журнал в глубине стенного шкафа, Мальва его отыскал, однако страница с картиной оказалась вырвана, уничтожена отцом Мальвы. От такого открытия он онемел, его охватила бесполезная, тупая злоба: синица вылетела из рук. Когда он ел, он прикусывал внутреннюю сторону щек. В это время мать вязала ему в тюрьме фуфайки, которые он надевал раз в неделю, когда навещал ее. Через семь с половиной лет ее выпустили, и она написала книгу о преступлении, суде и тюрьме, она давала интервью, выступала по телевидению. Мальве должно было исполниться восемнадцать. На улице он встретил знакомого матери и с восторгом побежал к нему, не в силах усмирить волнение, умоляя: мужчина его не узнал, Мальва просил вступиться за мать, чтобы прекратить показушную, унижавшую его шумиху. Но мужчина боялся этой женщины и, почувствовав посреди улицы мешавшее страху безрассудное влечение к юноше, бросил его на произвол судьбы. Мальва больше не глядел на фреску, он уже не мог, мать собиралась переехать, в глазах новых жильцов фреска должна была, скорее всего, сойти за пачкотню. Мальва с грустью думал о том, что единственное творение отца будет закрашено и заклеено пестрыми обоями. Мальва хотел уйти в море и записался в парусную школу. Там экспериментировали: каждый ученик отправлялся в море один, с ним был лишь инструктор. Оплачивавшие стажировку ученики должны были выбрать своего гида. Против одного из инструкторов, сидевшего в тюрьме, как говорили, за убийство, плелись интриги. Никто не хотел с ним плыть. Мальва открыто выступил против бесчестия (ведь его мать тоже недавно вышла из тюрьмы, где провела семь лет за убийство, он старался не упоминать, что она прикончила его отца) и назвал сговорившихся учеников мещанами и злопамятными трусами. Следовало бы оказать доверие человеку, который хотел вновь влиться в общество как законопослушный гражданин, так что Мальва будет первым, кто пойдет с ним, он не боялся. Когда Мальва очутился наедине с этим человеком на лодке и понял, что тот хочет его убить, сознание его так помутилось, что он поддался ударам и ни одного не почувствовал. Убийца не имел подлинного мотива: он легко мог бы сделать из Мальвы компаньона или жену, однако, не прикоснулся к нему, даже не подумал раздеть, прежде чем замочить. До посадки он и не замышлял убийства, он знал только, что украдет лодку, но все в поведении Мальвы, особенно его взгляд, взывало к убийству. Ему казалось, что убийство невинного, рецидив украсит его судьбу новой славой. Вдребезги разбивая веслом его голову, он ничего не сказал, даже «я тебя убью», ни бранного слова, ни слова молитвы. |
