Неужели ему никогда не суждено будет узнать, кто его родители? Да будь он даже сыном знатного вельможи, — какая ему от этого польза, если в глазах всего света и в своих собственных он — лишь жалкий подкидыш!

Забрав мальчика с собой, мисс Анна Вестон совсем не думала об ответственности, которую этот душевный порыв возложит на нее в будущем. Она совершенно не помышляла о том, что, когда ребенок подрастет, придется подумать о его воспитании, обучении. Это прекрасно — осыпать малыша ласками, но еще лучше — дать ему знания, необходимые для его жаждущего ума. Принять ребенка — значит взять на себя обязанность сделать его человеком. Актриса очень смутно представляла себе, что именно в этом и состоит ее долг. Правда, Малышу было пока что чуть больше пяти лет. Однако даже в столь раннем возрасте способность мышления уже пробуждается. Что с ним станет? Ребенок не смог бы кочевать с ней из города в город, из театра в театр… особенно если она отправилась бы за границу… Ей придется отдать его в пансион… в хороший пансион!… Однако, отмахивалась от тяжелых раздумий мисс Анна, все равно она его никогда не оставит.

И вот однажды актриса обратилась к Элизе:

— Он становится все более милым, ты не находишь? Что за нежное создание! Ах! Его любовь сторицей воздаст мне за все, что я для него сделала!… И потом… такой развитый… все хочет знать… Мне даже кажется, что он гораздо разумнее, чем следует быть в его возрасте… Как он только мог подумать, что я его мать!… Бедное дитя! Я совершенно не могла бы быть похожей на его мать, как мне кажется?… Это должна быть женщина серьезная… строгая… Скажи-ка, Элиза, нам следовало бы, однако, подумать…

— О чем, госпожа?

— Что же нам с ним делать…

— Что нам с ним делать… теперь?…

— Нет-нет, не сейчас, милочка… Сейчас пусть он себе растет, как куст!… Нет… позже… позже… когда ему исполнится семь или восемь лет… Ведь, по-моему, именно в этом возрасте детей отдают в пансион?

Элиза подумала о том, что ребенок, должно быть, уже привык к режиму пансионов, а что это был за режим, читатель может судить по «рэгид-скул». По ее мнению, лучше всего было бы отослать Малыша в какое-нибудь заведение — самое приличное, разумеется. Однако мисс Анна Вестон не дала горничной даже слово вставить.

— Скажи-ка, Элиза, не кажется ли тебе, что наш херувим мог бы иметь склонность к театру?… — выпалила актриса.

— Он, госпожа?

— Да… Посмотри-ка на него получше!… У него прекрасная фигура… изумительные глаза… величественная осанка!… Это уже сейчас видно, и я уверена, что он мог бы стать очаровательным первым любовником…

— Ба, госпожа! Вас опять занесло!…

— Хм!… Я бы научила его играть в комедиях… Ученик мисс Анны Вестон!… Неплохо звучит, а?…

— Лет через пятнадцать…

— Через пятнадцать лет, Элиза, согласна! Уверяю тебя, через пятнадцать лет он станет самым очаровательным кавалером, о котором только можно мечтать!… Все женщины будут…

— Завидовать! — закончила Элиза. — Знаю я этот припев. Послушайте-ка, миледи, хотите, я скажу, что лично я об этом думаю?…

— Говори, милочка.

— Так вот… Мне кажется, ребенок никогда не согласится быть актером.

— Но почему?

— Он слишком серьезен.

— Что правда — то правда! — признала мисс Анна Вестон. — Однако… ладно, там посмотрим…

— И у нас еще есть время, госпожа! Куда спешить?

Верно замечено! Времени было предостаточно, и если бы Малыш, что бы там ни говорила Элиза, выказал склонность к театру, все устроилось бы наилучшим образом.