Геня и Филя помирали со смеху, глядя на Яшку.

Вдруг лицо Гони приняло серьезное, сосредоточенное выражение.

— Ты бы, Филя, пошла в кухню, посмотрела бы, что там делает тот мальчуган. Не стащил бы чего. За этими нищими надо смотреть в оба. А я сейчас следом за тобой приду.

Филя, побаивавшаяся бойкой и живой Гени, беспрекословно подчинялась ей во всем. И сейчас она покорно вышла на кухню по первому ее слову.

Этого только и надо было Гене. Оставшись одна, она быстрым движением вырвала из рук Яшки старый венок и сбросила его на пол. Затем так же быстро развязала картонку, вынула новый венок и словно нечаянно бросила его на стол перед Яшкой.

Обезьянка, разумеется, не стала раздумывать, тотчас же снова макнула кисточку в зеленую жидкость и принялась усердно водить ею по нежным шелковистым лепесткам белых искусственных роз.

С затаенным волнением Геня следила за этой работой. У нее от радости глаза заблистали. Она далеко не ожидала такого успеха от своей затеи. Когда она обещала мастерицам подвести Марго, то думала поступить совсем иначе; просто дать Яшке поиграть работой Марго и предоставить ему возможность попортить хорошенький венок. А тут выходило нечто лучшее. Испорченный помятый венок всегда можно было бы починить и восстановить, а выкрашенные в зеленый цвет розы нельзя уже ни под каким видом переделать в белые.

«Зеленые розы! Ха-ха-ха! Их можно только разве увидеть во сне!» — торжествовала мысленно Геня, следя за работой Яшки.

Обезьянка все продолжала безжалостно превращать нежные белые цветы в ярко-зеленые, не понимая, какое горе этой работой приносит маленькой девочке, которая так нежно заботилась о ней.

Когда последняя белая роза превратилась в безобразно-зеленую, Геня грубо столкнула на пол обезьянку и тихо позвала Филю, придав наскоро своему лицу испуг и отчаяние:

— Филя! Филя! Иди сюда!

Филя быстро прибежала на ее зов.

— Ну, что там на кухне?

— Ничего, все целехонько… Калякают там себе на кухне… — начала она и вдруг с выпученными со страху глазами присела на пол.

— Батюшки-светы! Царица Небесная! Цветки-то, цветики! Батюшки! Кто-ж это их так?

В один миг Геня очутилась подле причитывавшей девочки и зажала ей рукою рот.

— Нишкни! Молчи! Ни одного слова! Чтобы никто не знал… ни единая душа, слышишь? Я пошла убирать Нештихину комнату, пришла и вижу: картонка раскрыта, обезьяна эта противная над венками трудится, старый испортила, за новый принялась. Ведь это Маргошкина вина. Завтра сдавать надо… Мадам узнает — беда! Маргошку убьет и нас заодно с нею… Скажет — не уберегли. Уж лучше молчать. Уложим и завяжем как было. Авось не заметят, а там в магазин отнесут и сдадут. Пока узнается — много пройдет времени, и я придумаю что-нибудь. Только ты молчи… Христа ради, не сознавайся, что при нас обезьяна напроказничала. Скажем, ушли из комнаты, а она и отделала работу по-свойски. И старый венок покажем.

— Господи Иисусе Христе, вот несчастье-то! — по-прежнему лепетала вся белая от испуга Филя.

— Молчи, тебе говорят! — прикрикнула на нее Геня. — Да чтобы Маргошка-то не узнала. Смотри — молчи!

— Господи Иисусе… Стало быть, буду молчать.

— То-то же… Не то и себя и меня погубишь.

— Ладно уж…

— Ну, а теперь пойдем к ним, не то догадаются сразу.

Тут Геня быстро положила обезображенный венок в картонку, тщательно накрыла его тонкой папиросной бумагой и, увязав картон бечевкой, как ни в чем не бывало, подхватила за ошейник Яшку и потащила его на кухню, где мирно, ничего не подозревая, Марго беседовала с Иванкой.