Мамай был невелик ростом, плосколиц, кожу имел желтоватую, как истый могол. Носил жиденькие усы, был кривоног, как многие степняки, дни и месяцы проводившие на коне. При невзрачной внешности был умён, хитёр, изворотлив, циничен и жесток. Не обладая этими качествами, он бы не смог возвыситься. И потому, подумав немного, Мамай сразу понял: гонец к фрягам — не иначе как из войска Бегича. Послан, скорее всего, хозяином, подкупленным фрягами и чин имевшим не меньше сотника, а то и тысяцкого. Оно и понятно, у генуэзцев везде свои соглядатаи. Не зря временами Мамаю казалось, что они знали обстановку в Орде не хуже, чем он. Опутали сетью шпионов и доносчиков всё, не исключая Орду Синюю, и наверняка знали расклад сил и намерения Тохтамыша. Хитры и коварны, но слова лишнего не проронят, руководствуясь только собственными интересами и наживой.
Темник улёгся спать, едва стемнело. Вроде во дворце живёт, а привычки старые остались — ложиться по темноте, вставать с рассветом. И, казалось, только голову на подушку положил, как в дверь постучали.
Мамай проснулся не в духе. Кто осмелился тревожить его покой? «Если с вестью мелочной — казню!» — решил темник.
На пороге возник сын, Мансур.
— Отец! — Он склонил в приветствии голову.
— Что заставило тебя прийти в столь поздний час?
— Прибыл гонец, только что! У дворца лошадь пала, загнанная. Беда!
— Говори, не томи!
— Гяуры разбили армию Бегича. Он и с ним многие знатные мурзы погибли. Спаслись немногие!
— Вздор! — Мамай вскочил. В новость невозможно поверить! Глаза его налились кровью, лицо побагровело. Сердце распирало от гнева. Как? Ничтожная кучка русских разбила его воинов?
Хан повернулся к Мансуру.
— Где гонец?
— Лежит без чувств.
— Облить водой, привести в себя и доставить ко мне! Немедля!
Мансур выскользнул за дверь. Только теперь Мамай понял, с какой вестью прибыл ногаец к фрягам. Выходит, они узнали новость раньше его, хана.
Гнев душил, застилал разум.
Мамай подошёл к окну, глубоко вдохнул чистый воздух. Надо расспросить гонца, как это произошло.
За дверью раздались голоса, шаги. В опочивальню заглянул сын.
— Он здесь, великий хан. Заводить?
Мамай кивнул. Телохранители втолкнули в комнату едва державшегося на ногах воина. Лицо его и одежда на груди были мокрыми, скорее всего — плеснули водой из ведра. Сапоги в пыли, халат порван.
Воин, увидев перед собой Мамая, упал на колени, головой склонился до пола.
— Рассказывай!
— Войско подошло к броду на реке Воже, что во владениях рязанских. На другом берегу стояла русская дружина — небольшая, стяги московские. Мурза Бегич приказал переправляться. Мы исполнили в точности. Потом построились в боевой порядок и пошли в атаку. Однако русские не испугались, поскакали навстречу. Завязался бой. И мы бы одолели, как с флангов ударили их полки.
— Подожди. А щиты, знамёна у тех полков чьи были?
— Стягов не видел, ветер пыль в нашу сторону нёс, но щиты красные были.
— Рязанцы! — скрипнул зубами Мамай. Неужели Олег пришёл на помощь Дмитрию Московскому? Не должно быть, Олег всегда с Москвою враждовал.
— Дальше говори.
— Одолели гяуры, разбили нас наголову. Преследовали, обоз отбили.
— Бегич где?
— Неведомо мне, великий хан!
Мамай подошёл к гонцу поближе, всмотрелся в его лицо. Знакомое лицо, где-то он его видел.
— Ты из тумена Кара-Булука?
— Да, господин.
— С ним что?
— Ещё в начале битвы убили.
— Кто тебя послал?
— Никто, я сам.
Мамай толкнул воина ногой в лицо.
— Ты хуже крысы, ты бросил своих товарищей, свой десяток, трусливо спасая свою жизнь!
— Нет больше десятка, и сотни нет, господин!
— Отрубить ему голову!
Телохранители, стоявшие у двери, подхватили гонца за локти и поволокли из дворца. |