Мамочкина мама выяснила это совершенно случайно, так как неосторожно похвасталась перед задушевной подругой, что теперь у нее есть, можно сказать, собственная дача на берегу моря в Судаке. Подруга же, обуреваемая завистью, отдыхая летом в Алупке, не поленилась и съездила в Судак, благо на автобусе было совсем недалеко, и убедилась в существовании санатория на том месте, где должна была быть хваленая дача.
Петю с позором выгнали из дома, а через три месяца родился Вася. Таким образом, Вася Зайкин совсем не знал своего отца, но, как утверждает народная пословица, яблочко от яблони недалеко падает, ибо жизнь показала, что Василий, несомненно, унаследовал от своего отца некоторые черты, не зря же он выбрал профессию брачного афериста.
Васю воспитывали бабушка и мамочка. Когда ему было десять лет, снова появился на горизонте Петр Степаныч. У него на далекой комсомольской стройке образовалась толстая дебелая жена и появились две толстые дебелые дочки. Был он бородат, громогласен, пил за обедом водку. Вася сразу же его невзлюбил, потому что Петр Степаныч ненароком наступил на его пластмассовый грузовичок и, конечно, раздавил его в лепешку.
Шли годы, Петр Степаныч вернулся в Петербург, овдовел, выдал дочерей замуж, оставил им городскую квартиру, а сам купил дом в деревне и завел там большое хозяйство. И вот тогда-то и начался кошмар.
Петр Степаныч задумал жениться на Васиной мамочке. С этой целью он навещал ее не реже чем раз в две недели, привозил деревенские гостинцы в виде творога и меда, а также домашнюю ветчину. Ветчина была жесткая, а мед и молочные продукты, как уже говорилось, Вася терпеть не мог.
Там, в деревне, Петр Степаныч совершенно опростился, отрастил окладистую бороду, как у протоиерея, ходил в сапогах и даже говорить стал, усиленно окая.
Вася повел головой и увидел под вешалкой те самые сапоги, которые и распространяли шокирующий запах. Вздохнув, он прошел на кухню. Петр Степаныч пил чай, утирая пот полотенцем.
— Сынок, — приветствовал он Васю, — что-то ты будто помолодел…
Василий промолчал.
— Так вот я и говорю, Нина, — продолжал старый поклонник, — смурно у вас в городе, тошно мне, дышать тяжко. Опять же шум этот, музыка бесовская… — он отставил чашку и рыгнул.
— Надолго к нам? — не выдержал Вася.
— Ох, милый, — пригорюнился Петр Степаныч, — совсем ненадолго. Погостил бы, конечно, но не могу, и не уговаривайте!
Он махнул рукой, как будто Вася с мамочкой собирались его уговаривать.
— У меня ведь беда, — продолжал Петр Степаныч, — Матильда моя занемогла, светик мой ясный, звездочка серебристая!
— Кто такая Матильда? — ревниво спросила мамочка.
— Как кто? Хавронья моя, свиноматка…
— Белой степной породы? — оживился Вася, вспомнив подсунутые марки.
— О! — неподдельно обрадовался Петр Степаныч. — Понимает! Нина, а сынок-то у тебя не совсем пропащий, в свиных породах разбирается! Ох, натерпелся я страху, как Матильда заболела! Ветеринар сказал, что лекарство нужно заграничное, вот я и приехал. Ну, даст бог, теперь на поправку пойдет! Однако засиделся я у вас, мне бы еще на поезд успеть…
С этими словами Петр Степаныч засобирался уходить.
— Ну, Нина, — гремел он в прихожей, — не надумала еще ко мне-то переезжать? Нет? А то поедем, Матильду мою посмотришь…
— Уж лучше вы к нам! — ляпнул Вася и прикусил язык, ощутив чувствительный мамочкин удар в бок.
— Ну, смотри, Нина, я ведь настырный, — похохатывал Петр Степаныч, — так просто не отстану. Подожду, сколько надо, а все равно ты ко мне переедешь. |