– Не спотыкаться! – зловещим, холодным тоном, приговаривал Головкин, толкая паренька в спину.

Когда подросток оступался, Сергей еще сильнее заламывал ему руки, мальчик начинал хныкать и просить отпустить его.

– Что я вам сделал? Вы понимаете, что сейчас меня по всему лесу будут искать? Милицию вызовут, вы понимаете? – причитал он.

– Часто у вас сбегают за территорию? А сколько раз милицию вызывали? – Сергей сделал паузу. Мальчик молчал. – То-то и оно. Врать нехорошо, тебе не говорили?

Сейчас он чувствовал себя героем документальной хроники времен Второй мировой. Точно так же, согласно тем кадрам, гестаповцы вели в лес на расстрел евреев (а может, и не евреев, – Сергей мало интересовался тем, кого именно расстреливали). В этот момент подросток в очередной раз споткнулся, и Головкин со всей силы заломил ему руки.

– Не спотыкаться, я сказал, – рявкнул мужчина.

Мальчик упал, и Головкин в первый раз ударил его ногой в живот. На голове паренька все еще оставался холщовый мешок, поэтому насильник не мог видеть искаженного болью лица. С одной стороны, ему хотелось снять мешок, но с другой – так мальчик не видел нападавшего, не мог посмотреть ему в глаза, и Головкину было намного проще не замечать в жертве человека.

В какой-то момент подросток потерял сознание от боли и ужаса. Головкин был разочарован этим, но все же достал из сумки веревку с завязанной заранее петлей и перекинул ее через сук ближайшего дерева. Он хотел видеть, как мучается его жертва, поэтому пришлось потратить остаток питьевой воды из бутылки на то, чтобы привести мальчика в чувство.

Андрей, тринадцатилетний московский школьник, очнулся с петлей на шее. Как только он открыл глаза, Головкин начал тянуть за веревку. Глаза подростка наполнились ужасом, он попытался оттянуть петлю руками, стал отчаянно брыкаться, пытаясь сбить с ног нападавшего, но тот успел подтянуть его еще сильнее наверх. Минут десять парень хрипел и брыкался, на секунду ослаблял веревку, чтобы глотнуть воздуха, а затем вновь начинал задыхаться. С каждой минутой движения жертвы становились все менее осмысленными. Лицо мальчика синело и бурело, а взгляд становился безжизненным. Когда он стих, мужчина срезал веревку. Тело подростка безвольно распласталось у его ног. Головкин начал медленно раздевать Андрея, чтобы изнасиловать.

Когда все закончилось, Сергей снова пнул мальчика в живот и полез в сумку за орудием убийства. Согласно первоначальному замыслу, он собирался исполосовать и расчленить задушенную жертву. Насильник достал массивный нож с острым лезвием и попытался ухватить его поудобнее. Казалось, нож не хотел слушаться. Несколько раз Головкин ронял его, услышав внезапный скрип или шорох. Когда он все же поднес лезвие к белой коже жертвы, то понял, что не может сделать надрез. Ему отчаянно этого хотелось, но что-то его останавливало.

В этот момент вдалеке послышались голоса заплутавших грибников, возвращавшихся на дачу, и Головкину пришлось поторопиться. Он тщательно очистил место преступления, оттащил тело мальчика к валежнику и быстрым шагом двинулся в направлении железнодорожной станции. Последний поезд до Одинцова уходил в полночь, так что нужно было спешить.

Начавшаяся с подражания любимым с детства фильмам склонность к садизму все сильнее захватывала Головкина. Обычно все начинается с относительно невинных экспериментов, но со временем страсть разрастается, заполняет собой человека и подчиняет его себе. Он стремился вновь пережить то, что испытывал во время просмотра жестоких сцен документального кино. Ему необходимо было видеть искаженное болью лицо, судороги и мучения жертвы.