В Испанском Гарлеме Парк-авеню, самая элегантная в Манхэттене, сразу же меняет свое лицо: по ее центру проложена железная дорога, связывающая с графством Вечестер, вдоль которой тянутся пустыри и трущобы, построенные штатом Нью-Йорк для расселения пуэрториканцев. Адский квартал.

– Бог наградил вас прекрасным телом, – неожиданно произнес пастор Освальдо глухим голосом.

Кристина Лампаро улыбнулась, весьма польщенная. Обычно ей говорили об этом в гораздо более откровенных выражениях. Она бросила взгляд на пастора. То, что она увидела, повергло ее в смущение: тот совершенно не скрывал явных проявлений своего желания.

Так они оставались несколько секунд. Неподвижные и молчаливые.

Вдруг Освальдо протянул руку, взял ее за запястье и заставил встать. Она покорилась с опущенными глазами и дрожащими ногами. Священник коснулся пальцами ее обнаженного бедра, и это пробудило волну удовольствия по всему ее позвоночнику. Он повел ее к деревянной исповедальне.

– Вам нельзя оставаться здесь, дочь моя, – сказал он бесцветным голосом. – Если кто-нибудь увидит вас, то это будет неправильно истолковано.

Он раздвинул полотняную занавеску, вошел задом в исповедальню и прижался спиной к стене.

Пастор Освальдо продолжал смотреть на нее, его глаза, казалось, выскочили из орбит. Он был охвачен чувствами, явно не имевшими ничего общего с религиозным таинством. Его рука оставила наконец запястье и коснулась бедра девушки как раз над резинкой трусиков. Кристина проглотила слюну. Освальдо прижался к ней. Она почувствовала, как пуговицы сутаны вдавились в ее тело. Одновременно она ощутила другой контакт, хорошо ей знакомый, через черную ткань сутаны.

Инстинктивно ее таз сделал движение навстречу, усилив контакт двух тел. Возбужденное желание пастора погрузилось в ее обнаженное тело. Несколько секунд они оставались в таком положении. Затем Кристина почувствовала, что ногти священника вонзаются в ее бедра, а его тело стало дергаться, словно в пляске Святого Витта. Казалось, через него пропускали переменный электрический ток, заставлявший его все более тесно прижиматься к ней. Послышался сдавленный стон.

– Падре, падре! – прошептала Кристина Лампаро. Не надо...

Неожиданно он оттолкнул ее. Его глаза сверкали, тело продолжало беспорядочно дергаться. Кристина уже была готова сказать ему, чтобы он вернулся к ней, как вдруг с улицы послышался страшный шум. Падре Освальдо решительно набросил на нее занавеску, и Кристина Лампаро сжалась в комочек в углу, гадая, кто это рвется молиться с такой активностью.

Он уже готовился вытолкнуть его наружу, как в двери церкви появилось три человека. Парень обернулся, увидел их и бросился к священнику с выражением ужаса на лице.

– Пастор! Спасите! Они хотят убить меня!

Освальдо Барранкилья посмотрел на троих мужчин, медленно приближавшихся к ним. Он смутно припоминал, что юноша, просивший защиты, известен под именем «Чикитин». Немного босяк, живущий случайными заработками. Никто из троих вошедших не был ему знаком. Один из них был очень худощав, одет во все синее, в черных очках и с вьющейся гривой. Другой отличался широчайшими, как у гориллы, плечами. Желтые брюки и белые лакированные ботинки. Толстая цепь на запястье и огромный медный перстень весом не менее полфунта указывали на его профессию: местный сводник. Третий, коротконогий, круглый, с одутловатым лицом, толстыми губами, тоже в темных очках, пожалуй, был самым элегантным: светлый тропический пиджак с огромными пятнами пота поя мышками.

Вошедшие находились уже на расстоянии не более одного метра. Они угрожающе молчали.

Священник увидел, что Чикитин дрожит возле него. Опять история с наркотиками. Видимо, он их обокрал.

– Чикитин, – сказал он, пытаясь сохранить достоинство.