Кристина Ульсон. МаргариткиФредрика Бергман и Алекс Рехт - 2
Начало
Нет надежнее на свете…
Луг всегда принадлежал ей одной, со всей своей зеленью и цветами. Договориться об этом оказалось проще простого: требовалось лишь уступить сестре комнату на чердаке летнего домика. Она и представить себе не могла, как та могла согласиться на такое – поменять луг на скучный чердак, – но вслух ничего не сказала, опасаясь, что тогда сестрице придет в голову потребовать что‑нибудь еще. Луг начинался сразу за их участком, пышный, заросший дикими травами. В далеком детстве самые высокие из них доставали ей до подбородка, сейчас же едва доходили до талии. Легким шагом, внимательно вглядываясь, она двигалась по лугу, чувствуя, как цветы и листья ласкают голые щиколотки. Цветы следует собирать, храня молчание – иначе вся затея теряет смысл. Если накануне Ивана Купалы набрать семь разных цветов и положить под подушку, то увидишь во сне суженого. Так, во всяком случае, думала она в детстве, впервые собирая цветы в Иванову ночь. Сестра подтрунивала над ней. – Знаю я, кого ты хочешь увидеть! Виктора! – смеялась она. Очевидно, сестра уже тогда была наивной дурочкой. Потому что не Виктора хотелось увидеть во сне, а другого. А кого – секрет. С тех пор она собирала цветы каждый Иванов вечер. Разумеется, она давно выросла из того возраста, когда всерьез веришь в эти сказки, но сам сбор цветов по‑прежнему казался ей чем‑то очень важным. К тому же, надо признать, больше заняться ей нечем. Родители с завидным упрямством уезжали отмечать Иванов день на дачу, что с годами становилось все более невыносимым. К тому же на этот раз ее позвала в гости подруга Анна. Родители Анны устраивали праздник с размахом и приглашали друзей своих детей. Но из‑за отца ей пришлось остаться дома. – Будем отмечать, как всегда отмечали. Все вместе. И так будет, пока ты живешь с нами. Паника охватила ее. Неужели он не понимает всей абсурдности своих требований? Да, о том, чтобы начать жить одной, ей еще несколько лет и думать нечего. От вероломной сестрички тоже толку мало: ее ведь никто никогда никуда не звал и от сидения в деревне вместе с родителями она не страдает. Более того, она точно рада странным жильцам, после сумерек выходившим из подвала на веранду, где мать опускала жалюзи, чтобы меньше заглядывали чужие. Сама она их ненавидела. В отличие от остальных членов семьи ей ни капли не было их жалко. Вонючие оборванцы, неспособные самостоятельно строить свою жизнь, не смогли придумать ничего лучше, чем набиться битком в подвал деревенского дома. И довольствоваться жалкими крохами! Сама она никогда не была довольна. Никогда в жизни. – Возлюби ближнего своего, – говорил ее отец. – Радуйся тому, что имеешь, – твердила мать. Но она уже давно прекратила слушать их наставления. Она увидела его как раз, когда сорвала четвертый цветок. Очевидно, он выдал себя каким‑то шорохом, иначе она бы никогда его не заметила. Она отвела сосредоточенный взгляд от луга и цветов, но из‑за ослепившего ее света увидела лишь темный силуэт. Ни лица, ни возраста. Она поднесла ладонь к глазам, прищурилась. Теперь ясно, кто это. Несколько дней назад, когда отец вернулся домой с новыми жильцами, она увидела его из окна кухни. Он был выше остальных. Не старше, но выше. Шире в плечах, с мощным, выдающимся вперед подбородком – похож на американского солдата, как их обычно изображают в фильмах. Мордатый. Они стояли не двигаясь и смотрели друг на друга. – Тебе нельзя здесь находиться, – сказала она надменно, хотя и понимала, что это бессмысленно. Никто из подвальных жильцов никогда не говорил по‑шведски. Поняв, что он и дальше будет молчать и стоять на месте, она вздохнула и продолжила собирать цветы. |
