Дюпарке долго не сводил с него глаз. Положительно, было что-то в этом человеке, который не склонял головы и не угодничал перед ним, что вызывало его расположение, особенно теперь, когда он узнал его печальную историю. Если он и пал так низко, то это не только его вина. Дюпарке порылся за поясом и вынул из кошелька пистоль.

   — Послушай, Ив, — с внезапной теплотой в голосе проговорил Жак, — а если я заплачу тебе дороже дьявола, не согласишься ли ты перепродать мне свою душу?

   — Тот, кто покупает лошадь, зная, что она кривая, либо дурак, либо ненормальный!

   — Но ты ведь, насколько я вижу, вовсе не кривой!

   — Да вроде нет, маркиз, и не однорукий…

   Жак бросил ему пистоль — золотая монета покатилась по столу и упала к ногам матроса.

   — Возьми!.. Вряд ли дьявол заплатил тебе больше…

   Ив нахмурил брови, которые, сойдясь на переносице, превратились в одну густую, лохматую полоску. Потом, немного помолчав, разбойник проворчал:

   — Вы же сами знаете, я убийца и предатель…

   — Ладно, возьми пистоль и забудь об этом. Подними его и оставь себе в память о человеке, которого ты не убил.

   Могила опустил голову и посмотрел на блестевшую у его ног монету. Потом поднял глаза на Жака и проговорил:

   — Похоже, вы хотите заставить меня пожалеть о многом, что мне довелось натворить… Так что оставьте себе свою монетку, не то, разрази меня гром, я, чего доброго, подумаю, что вы и есть сам дьявол-искуситель собственной персоной.

   — Нет, я вовсе не дьявол, — спокойно возразил Жак. — Скажи-ка, а много ли на островах людей вроде тебя?

   — Откуда мне знать, — скромно ответил Могила. — Могу только поручиться, что там нет ни одного, кто мог бы потягаться со мной.

   — Ты к тому же еще и хвастун.

   — Да что вы, сударь, вовсе нет… Был там один. Да только его уже нет…

   С этими словами Ив жестом изобразил, будто сворачивает кому-то шею.

   — Неужели ты совсем не способен хранить кому-нибудь верность?

   — Чего нет, того нет, сударь. Разве что дьяволу…

   Свободной рукой Дюпарке изо всех сил стукнул кулаком по столу.

   — Что же, в таком случае считай, что я сам дьявол, и поклянись, что будешь подчиняться мне во всем. Поклянись вот на этом пистоле!

   Ив нагнулся и поднял с пола монету. Пару раз покрутил толстыми пальцами, будто сомневаясь в ее ценности, но вместо того, чтобы положить ее себе в карман, кинул назад молодому губернатору.

   — Что-то вы малость не в себе, губернатор, — проговорил он. — Больно уж вы добренький. Готовы поверить первому встречному. Сразу видно, вам еще никогда не доводилось побывать на Мартинике! Ох, и хватите же вы там лиха!

   Жак взял монету и, поджав губы, молча положил ее в кошелек.

   Могила же тем временем продолжал:

   — Жалко мне вас, господин хороший… Вы вот тут просили меня поклясться вам в верности. Да если бы я даже и поклялся, неужто вы бы и вправду мне поверили? Доверились бы предателю, убийце? Да будет вам, добрейший сударь, зовите-ка лучше своего палача и велите ему намылить веревку… Так-то оно будет лучше для вас, да и для меня тоже! И скажите ему, пусть поторопится, мы с вами и так уже потеряли слишком много времени, и это говорит вам не кто-нибудь, а сам Ив Могила по прозвищу Лефор, или, иначе говоря, Силач! А он, скажу я вам, никогда еще никого не заставлял так долго ждать напрасно… и вот такое бесчестье — уже битых два часа, как вы не даете мне отправить вас к праотцам!.