Дюпарке подошел к богатырю ближе и каким-то бесстрастным голосом поинтересовался:

   — И как же звали вашу суженую?

   — Мари, — тут же, без всяких колебаний ответил тот.

   В какой-то момент Дюпарке показалось, будто он стал жертвой галлюцинации. Голова вдруг пошла кругом. Он повторил:

   — Мари?!

   — Ну да, — подтвердил Лефор. — Ее звали Мари…

   — И ты так и не знаешь, что с ней стало?

   — Да нет, откуда мне знать. Могу только догадываться. Она ведь ждала ребенка. А в Лорьяне море берет все, что ему дают, и никогда ничего не возвращает. Должно быть, она бросила туда моего ребенка и стала портовой шлюхой, не при вас будет сказано…

   — Но она могла выйти замуж за кого-нибудь другого.

   — Кто знает, может, и так… — бесстрастно заметил Ив. — Да ведь только для меня это одно и то же.

   Жак подумал о Мари, его Мари, которая теперь выходит замуж за Сент-Андре.

   — Послушай меня, Ив Могила, — внезапно проговорил он, — нет, на сей раз ты не будешь повешен. Я велю отпустить тебя на свободу и даже, если ты пообещаешь мне вести себя на борту как полагается, вернуть шпагу, которой ты так ловко управляешься. Тебя высадят на Мартинике. А потом можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Но учти — я там буду губернатором, и малейшая провинность — прикажу казнить тебя без всякого снисхождения.

   Великан вдруг весь затрясся, не в силах сдержать волнения. Потом сделал шаг к Дюпарке и, мгновенье поколебавшись, бухнулся перед ним на колени.

   — Господин губернатор, — с каким-то невероятным смирением пробормотал он, — признаю, вы сильнее меня. Я никогда не боялся смерти, а потому никому еще не удавалосьодержать верх над Лефором угрозами. Тысяча чертей! Вы попросили, чтобы я хранил вам верность, и нашли единственные слова, которые могли убедить такого закоренелогонегодяя! В верности не клянутся, ее доказывают на деле! Можете отрубить себе обе руки и вернуть мне мою шпагу, это будет одно и то же! Видит Бог, на Мартинике вам еще понадобится такой человек, как я!

   Дюпарке посмотрел в голубые глаза великана и проговорил:

   — Я верю тебе.

   — Пока буду жив! — был ответ Могилы.

   Жак снова вытащил из-за пояса кошелек и бросил его пирату.

   — На, держи, — проговорил он. — Пойди поиграй! Развлекись немного… Но не забудь, что отныне ты можешь рассчитывать на мою снисходительность меньше, чем кто бы то ни было другой на этом свете.

   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   Мартиника

   Неожиданно море стало серым. Неглубоко, почти на поверхности воды, куда ни посмотри, повсюду плавали пучки желтоватых, усыпанных небольшими шариками, водорослей, иместами их было так много, что они скрывали воду, а когда со всех сторон облипали корпус «Проворного», создавалось такое впечатление, будто корабль плывет не по воде, а по какому-то топкому болоту.

   Это было Саргассово море, и оно возвещало, что уже совсем близко тропики.

   Сидя в своей каюте, Дюпарке вновь и вновь задавал себе вопрос: почему, по какому такому странному наитию пощадил он человека, носящего столь зловещее имя — Ив Могила? С чего вдруг эта необъяснимая снисходительность к пирату, по которому явно давно уже веревка плачет, который упрямо выказывал полное отсутствие какой бы то ни было веры или морали и которому были явно чужды даже малейшие угрызения совести?! Связываясь с этаким субъектом, не обрекал ли он себя в будущем на неизбежные и весьма горькие разочарования?

   Но Жак утешал себя мыслью, что, если уж и возникнет желание, он всегда посадит его на первый же проходящий мимо корабль и отправит во Францию или куда-нибудь еще.