|
Грубость того, что скрывалось за этими учтиво-ироническими словами, заставила смертельно побледнеть Марианну. - Таким образом... - начала она внезапно охрипшим голосом, заставившим австрийца взглянуть на нее с удивлением, а Аркадиуса - с беспокойством. - Таким образом.., их величества удалились, а я здесь к вашим услугам, сударыня... Однако как вы побледнели! Вы плохо чувствуете себя? Эй! Робино, пусть ваша жена сейчас же проводит мадам в мою, комнату, она лучшая в доме. Мой Бог! Его испуганное восклицание было оправданным. Внезапно утратив последние силы от невольно нанесенного ей удара, Марианна пошатнулась и упала бы, если бы Жоливаль вовремя не подхватил ее. Минутой позже, на руках у Клари, освободившего Жоливаля от слишком, пожалуй, тяжелой для него ноши, предшествуемая мадам Робино в шелковом платье и муслиновом чепчике, вооруженной большим медным подсвечником, потерявшая сознание Марианна поднималась по хорошо навощенной лестнице гостиницы "У большого оленя". Когда после сразившего ее пятнадцатиминутного блаженного беспамятства Марианна пришла в себя, она увидела перед собой мышеподобного Аркадиуса и высокую, румяную, с выбивающимися из-под чепчика темными локонами женщину. Заметив, что она открыла глаза, дама перестала натирать ей виски уксусом и с удовлетворением констатировала, что "теперь все пойдет на лад". По правде говоря, Марианна, не считая того, что она очнулась, не чувствовала себя так уж хорошо, даже наоборот. Ее бросало то в жар, то в холод так, что зубы стучали, виски словно зажали в тиски. Тем не менее, вспомнив услышанное, она попыталась вскочить с кровати, на которой лежала полностью одетая. - Я хочу ехать! - начала она, дрожа до такой степени, что едва можно было разобрать, что она говорит. - Я хочу вернуться домой, немедленно. Положив ей руку на плечи, Аркадиус заставил ее снова лечь. - Об этом не может быть и речи! Вернуться в Париж верхом и в такую погоду? Да вы умрете в пути, моя дорогая. Я не могу считать себя светилом медицины, но кое в чем разбираюсь и, глядя на ваши пылающие щеки, готов утверждать, что у вас лихорадка. - Что за важность! Я не могу оставаться здесь! Разве вы не слышите?.. Эта музыка.., пение.., взрывы петард! Разве вы не слышите, как радуется этот полубезумный от счастья город тому, что император уложил в свою постель дочь самого злейшего врага? - Марианна! - простонал Аркадиус, испуганный блуждающим взглядом своей спутницы. - Умоляю вас... Молодая женщина разразилась нервным смехом, который больно было слушать. Оттолкнув Аркадиуса, она вскочила с кровати, подбежала к окну и, с яростью отбросив занавески, приникла к нему. По ту сторону мокрой пустой площади освещенный дворец возвышался перед ней, как вызов, этот дворец, внутри которого Наполеон держал в своих объятиях Австриячку, обладал ею, как обладал Марианной, шептал ей, может быть, те же слова любви... В пылающем мозгу молодой женщины ярость и ревность смешались, с лихорадкой и зажгли поистине адское пламя. Беспощадная память возвращала ей каждое любовное движение ее возлюбленного, каждое его выражение... О, если бы проникнуть за эти наглые белые стены! Узнать бы, за каким из этих закрытых окон совершалось преступление любви, в котором сердце Марианны было искупительной жертвой! - Mio doice amor! - бормотала она сквозь зубы. - Mio doice amor!.. Неужели он говорит ей это тоже? Аркадиус побаивался, как бы Марианна в порыве отчаяния не начала кричать, но не решался подойти к ней и тихонько шепнул ошеломленной хозяйке: - Она очень больна! Найдите доктора. |
