Не может быть.

Мы изучили зловещих кукол и на каждой увидели тот же значок. Мы еще раз дернули за рычаг и подняли марионеток наверх. Я смотрел, как недвижимые фигуры поднимаются вверх и подумал, что эти механические души спешили соединиться со своим создателем.

— Кажется, тут что-то есть, — раздался за моей спиной голос Марины.

Я обернулся и увидел, как она указывает на угол оранжереи, в котором стоял старый письменный стол. Его поверхность покрывал толстый слой пыли. По столу полз паук, оставляя за собой крошечный следы. Я присел и стер пыль. В воздухе поднялось серое облако. На столе лежала книга в кожаной обложке, раскрытая на середине. Внизу на старой желто-коричневой фотографии было каллиграфическим почерком написано «Арль, 1903». На ней были изображены сиамские близнецы, сросшиеся корпусами. Нарядно одетые девочки улыбались в камеру самой печальной улыбкой на свете.

Марина перелистывала страницы. Книга оказалась альбомом со старыми фотографиями, самыми обычными и нормальными. Только в том, что они изображали, нормального и обычного не было ничего. Сиамские близнецы были лишь небольшой частью содержимого этого альбома. Марина перелистывала страницы со смесью интереса и отвращения. Я взглянул на фото и почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Какие причудливые формы порой принимает природа… — пробормотала Марина. Безобразные существа, которых раньше показывали в цирке…

Подавляющее действие этих снимков сокрушило меня. Обратная сторона природы явила свой безобразный лик. Невинные души были заперты в невообразимо деформированных телах.

Несколько минут мы в молчании просматривали страницы этого альбома. Фотографии одна за другой показывали нам кошмарных существ. Причем физические уродства не шли ни в какое сравнение с тем ужасом, одиночеством и отчаянием, которое читалось на лицах этих несчастных.

— Боже мой, — прошептала Марина.

Под каждой фотографией был указан год съемки и город, в котором ее делали: Буэнос Айрес, 1893, Бомбей, 1911, Турин, 1930, Прага, 1933… Я не мог понять, кто и зачем мог собрать такую коллекцию. Наконец Марина оторвала взгляд от альбома и отошла в тень. Я попытался сделать то же самое, но тоска и ужас от увиденного приковали меня к этому адскому каталогу. Проживи я еще хоть тысячу лет, все равно буду помнить взгляд каждого из этих существ. Я закрыл книгу и повернулся к Марине. Она судорожно вздохнула, и я, не зная, что сделать или сказать, почувствовал себя совершенно беспомощным. Что-то в этих снимках потрясло Марину.

— Ты в порядке? — Спросил я.

Марина молча кивнула с прикрытыми глазами. Вдруг раздался какой-то звук. Я вглядывался в окружавшие нас тени. И снова этот непонятный звук. Враждебный. Злобный. Я почувствовал запах гниения, навязчивый и тошнотворный. Он доносился из тьмы, как вонючее дыхание из пасти дикого животного. У меня появилось чувство, что мы были не одни. Здесь был кто-то еще. И этот кто-то за нами наблюдал. Марина неподвижно смотрела на черную завесу мрака. Я взял ее за руку и повел к выходу.

Глава шестая

Когда мы вышли наружу, дождь одел улицы в наряд из серебра. Был час дня. На обратном пути мы не обмолвились ни словом. У Марины дома Герман ожидал нас к обеду.

— Пожалуйста, не рассказывай ему ничего, — попросила Марина.

— Не беспокойся.

Я понимал, что не стоит вообще говорить о том, что произошло. По мере удаления от этого зловещего места воспоминания об оранжерее и альбоме со снимками ослабевало. Когда мы дошли до площади Саррьи, Марина сильно побледнела и дышала с трудом.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Марина неуверенно ответила «да».

Мы сели на краю площади.