И, в душевной простоте
полагая, что, отказываясь от удовольствий двора ради театров, балов,
маскарадов Парижа, она приближается к народу, на самом-то деле она двадцать
лет в своей дребезжащей стеклами роскошной карете на пружинных рессорах
проезжает мимо настоящего народа, мимо настоящего Парижа.
***
Глубокие впечатления от торжественной встречи, устроенной ей Парижем,
как-то меняют Марию Антуанетту. Восхищение посторонних всегда усиливает
чувство собственного достоинства: молодая женщина, которую тысячи людей
признают красавицей, благодаря этому признанию ее красоты становится еще
красивее; нечто подобное происходит и с этой оробевшей девочкой, до сих пор
чувствовавшей себя в Версале чужой и ненужной. Новое, молодое чувство -
неожиданная для нее самой гордость возникает в ней и полностью уничтожает
неуверенность и робость. Исчезает пятнадцатилетняя девочка, опекаемая
посланником и духовником, тетушками и другими родственниками, боязливо
крадущаяся по комнатам дворца, приседающая в реверансе перед каждой
придворной дамой. Внезапно Мария Антуанетта приобретает величественную
осанку, которую от нее так долго и безуспешно требовали. Подтянутая,
стройная, она, как бы паря, грациозно шествует мимо придворных дам - своих
подданных. Все изменяется в ней. Разом проявляется женщина,
индивидуальность, даже почерк становится другим: до сих пор неуклюжий, с
огромными детскими буквами, он уплотняется в изящных записочках, становится
женственно нервным. Правда, нетерпение, беспокойство, отсутствие строгой
логической последовательности, опрометчивость - все эти черты ее характера
всегда будут обнаруживаться в ее почерке, однако сейчас в нем уже появляется
известная независимость. Теперь этой пылкой, созревшей девушке, упоенной
полнокровным чувством юности, жить бы личной жизнью, любить бы кого-нибудь.
Но Политика приковала ее к этому увальню-супругу, до сих пор еще не ставшему
мужчиной, и, так как Мария Антуанетта пока не разгадала своего сердца, не
знает, кого ей любить, она, восемнадцатилетняя, влюбляется в себя. Сладкий
яд лести будоражит ей кровь. Чем больше ею восторгаются, тем больше ей
хочется этого, и, прежде чем стать повелительницей по закону, она желает как
женщина - своим обаянием, своей привлекательностью - подчинить себе двор,
столицу, государство. Почувствовав силу, она хочет проверить себя.
Для первой пробы сил молодой женщины, для проверки того, может ли она
диктовать свою волю другим, двору, столице, к счастью, неожиданно появляется
отличный повод. Маэстро Глюк закончил свою "Ифигению" и хотел бы, чтобы ее
исполнили в Париже. Для очень музыкального венского двора его успех является
чем-то вроде дела чести, и Мария Терезия, Иосиф II, Кауниц ожидают от
дофины, что она проложит композитору путь к успеху. |