Лефор встал из-за стола, даже не притронувшись к похлебке. Жозефина бросилась ему на шею.

— Куда ты собрался? — спросила она. — Что ты еще задумал?

— Я пойду на встречу с капитаном Бильярделем.

— Нет! — крикнула она. — Ты должен остаться со мной! Эти подлецы обманут тебя, заманят в ловушку. Я хочу, чтобы ты остался здесь, у меня!

— Чертова женщина, то и дело меняет свое мнение! Скажи, должен я защитить интересы генерала или не должен?

— А он отблагодарит тебя за это?

— Не знаю. Но в одном у меня нет никаких сомнений: если на острове разразится война, никто не сможет потом утверждать, что Лефора не было в самой гуще сражений!

— Таким образом, — проговорила Жозефина сердито, — ты после более чем недельной разлуки опять уезжаешь, не пробыв у меня и полчаса?

Лефор обнял ее дородную фигуру.

— Ты очень умная женщина, — сказал он. — Я это сразу понял, как только впервые увидел тебя. Возможно, ты не умеешь по-латыни, но достаточно сообразительна, и тебе не нужно объяснять вещи, как грудному младенцу.

Поцеловав Жозефину в щеки, Лефор затем несколько отступил, чтобы звонко шлепнуть ее по широкому заду.

По дороге от хижины своей подружки Лефор завернул в таверну «У гуся» посмотреть, не явился ли уже Бильярдель на условленную встречу. Капитан еще не пришел, и Лефор расположился за столом в углу зала, заказав кружку французского вина.

В таверне было немноголюдно: пять или шесть человек, сидевших с сонным видом за выпивкой. Но прежде чем Лефор успел отхлебнуть из кружки порядочную порцию, в таверну вошли несколько хорошо знакомых ему колонистов — Лазье, Фурдрен, Франше, Арнуль, Латин и Ларше. Едва обратив внимание на Лефора, они уселись за круглый стол и начали беседовать между собой так тихо, что никто из посторонних не мог бы разобрать, о чем они говорили.

Поставив свою длинную шпагу между колен, Лефор попивал не спеша вино и искоса наблюдал за этими колонистами. Их заговорщицкий вид, приглушенные голоса, невнимание к старым знакомым навели его на мысль, что назревает явная крамола. Однако Лефор держал свои подозрения при себе. Ведь в конце концов он поклялся отстаивать интересы только генерала и был готов делать это до последней капли крови. В остальном мятежники спокойно могли, с его точки зрения, сжечь дом Лесперана, разграбить и спалить склады Американской островной компании. Он не стал бы им мешать. Не испытывая к этой компании ни малейшей симпатии, Лефор тем не менее полагал, что если на Мартинике вспыхнет настоящий мятеж, то он послужит генеральской подружке хорошим уроком.

Ну что из того, если потратят немного пороху, предадут огню несколько домов и убьют одного-двух человек? В конечном счете весь этот ералаш пойдет ему на пользу, прибавит ему почета и уважения. Ведь никто, кроме него, не в состоянии справиться с беспорядками на острове.

Внезапно дверь таверны распахнулась, сухо защелкали, как кастаньеты, бамбуковые палочки, висевшие перед входом и преграждавшие путь мухам, — и в зал вошли двое мужчин. Лефор сразу же узнал в них Бофора и колониста Жана Сойера, чья плантация в Морн-Фолье располагалась на склоне холма, возвышавшегося над рекой.

Бофор и Сойер! Значит, заговор действительно назревал, приобретая все более реальные очертания! Предположения Лефора подтвердились, когда двое вновь прибывших направились прямо к столу, за которым сидели другие заговорщики. Лефор извлек из кармана очень короткую трубку с огромной головкой. Небрежным движением пальцев он стал набивать ее табаком, подняв глаза к потолку, будто наблюдая за мошками, танцующими над фонарем.