Лапьерье вслух зачитал выведенные в конце документа имена:

— Фаво, Жан Сойер, Луи Фурнье, Ривье, Лебелье, Жан Ларше, Латин, Девин, Эстьен, Филипп Лазье, Франше, Рифа, Сент-Этьен, Ламарш, Пьер Фурдрен и Арнуль! С вами — семнадцать. Даже Филипп Лазье смог держать перо. Очевидно, те, кому, по вашим словам, Лефор и Бильярдель причинили невыносимые страдания, не могут пожаловаться на плохое здоровье!

— Господин губернатор, мне хотелось бы обратить внимание на то, что вряд ли уместно шутить по поводу здоровья людей, которые, несмотря на тяжкие раны, нашли в себе силы поставить свои подписи под хартией, которая в первую очередь принесет выгоду не им лично, а их согражданам.

— Как бы там ни было, — ответил Лапьерье, — но я должен еще раз указать вам на то, что данная бумага содержит семнадцать имен, в то время как на острове проживают несколько тысяч поселенцев.

— Значат ли ваши слова, господин губернатор, что вы отказываетесь завизировать хартию?

— Я не могу ставить свою подпись на любом документе, не проконсультировавшись предварительно с Высшим Советом.

— Высший Совет, как вам хорошо известно, поступит так, как вы скажете.

— Я уже говорил вам: мне необходимо уехать. Приму решение после возвращения.

— А я снова хотел бы обратить ваше внимание, сударь, на тот факт, что вы выбрали очень неподходящий момент для поездки. Вам, должно быть, известно о декрете монсеньора де Туаси относительно увеличения налогов, хотя и без того колонистам приходится очень нелегко. — Бофор говорил все резче и громче. — Сударь, мы не желаем больше безучастно смотреть, как придворные фавориты разоряют трудолюбивую общину; к упомянутым фаворитам, например, принадлежит и господин Трезель, который пользуется откровенным покровительством властей. Наше терпение лопнуло. Если вы откажетесь поставить свою подпись, то на вас ляжет ответственность за последствия! На вашу голову падет пролитая кровь!

— Подождите! — проговорил торопливо Лапьерье охрипшим голосом. — Прошу вас выслушать меня… Вы, сударь, должны понять: содержание хартии слишком радикально, чтобы я мог ее подписать сходу. Вы, я уверен, сумеете убедить своих друзей в необходимости предоставить мне некоторое время на обдумывание — совсем короткое время.

— Вам нужно время? — переспросил Бофор, едва скрывая свое ликование. — Сколько?

— Только несколько дней… Мне не нужно объяснять вам, сударь, что я готов на все ради благоденствия поселенцев. Но они должны пойти мне навстречу. Какое значение имеет для них разница в несколько дней?

Бофор поочередно посмотрел на членов делегации. Нет, не в поисках их согласия — ведь он был их предводителем, — а чтобы сильнее подчеркнуть полноту своего триумфа.

— Господин губернатор, — объявил Бофор наконец, — мы можем дать вам самое большое четыре дня.

— Четыре дня? — протянул разочарованно Лапьерье. — Но моя поездка в Фор-Рояль…

— Не кажется ли вам, сударь, что эта хартия поважнее вашей прогулки в Фор-Рояль? Нет, сударь, терпение колонистов на пределе, и мы можем предоставить вам не более четырех дней.

— Хорошо, — вздохнул временный губернатор, — четыре дня. И мне придется отложить поездку. А вы, я надеюсь, позаботитесь о том, чтобы в этот период не произошло никаких новых волнений на острове. Если что-либо подобное случится, тогда я взгляну на вашу хартию совсем с других позиций и пошлю на усмирение войска.

— Господин губернатор, примите наши заверения в глубочайшем уважении…

Оставшись один в кабинете, Лапьерье окончательно раскис.