— Верно, — ответил Лапьерье. — Документ у меня с собой. Семнадцать колонистов сочинили и подписали бумагу.

— Всего лишь семнадцать! — воскликнула Мария. — Но это же абсурд! На острове живут по крайней мере десять тысяч поселенцев!

— Вы правы, сударыня, но если бы Бофор пожелал, то мог бы получить менее чем за месяц подпись каждого из этих десяти тысяч. Среди них нет ни одного, кто бы не хотел освободиться от компании, которая их разоряет. Бофор прекрасно осведомлен. Когда люди узнают, что он борется за избавление от ярма Американской компании, они все пойдут за ним.

— Документ, вы сказали, при вас?

Доставая из кармана камзола бумагу, Лапьерье объяснил, как ему удалось добиться отсрочки окончательного решения на четыре дня.

— Но если я и тогда откажусь подписать, — заключил он, — то произойдет бунт.

Поджав губы и нахмурив лоб, Мария исследовала хартию. Ее написал собственноручно Бофор, что было видно из сопоставления его подписи с почерком, которым был исполнен документ. Читая фамилии подписавшихся, она вдруг спросила:

— А кто это? Фамилия совсем неразборчива.

Лапьерье поднялся и, взглянув ей через плечо на бумагу, ответил:

— Лазье, Филипп Лазье. Неудивительно, что он с трудом вывел свое имя. Неделю тому назад Лефор проткнул ему шпагой плечо.

— Опять Лефор, — рассмеялась Мария.

Раздражение, которое она раньше испытывала всякий раз, думая о Лефоре, теперь совсем исчезло, и она призналась, что вела себя по-глупому, обижаясь на его манеру выражаться. Грубые слова и замашки были естественны для бывшего пирата. И она громко рассмеялась, вспомнив, как он с багровым от ярости лицом нахлобучивал шляпу на голову, ударяя кулаком по тулье, как пытался вскочить в седло, когда кто-то нарочно ослабил подпруги. И ей было приятно думать, что Лефор серьезно ранил опасного бунтовщика.

Мария уже больше не обращала внимания на свой капот, и когда она смеялась, полы совсем разошлись, полностью обнажив восхитительную грудь. Вид божественных округлостей в сочетании с запахом молодого женского тела совершенно выбил Лапьерье из колеи, который, как и все остальные мужчины, под воздействием тропического климата чрезвычайно легко распалялся. От внезапно возникшего горячего желания кровь бросилась ему в лицо, глаза начали вылезать из орбит, на шее вздулись вены. Его охватило чувство восторженного упоения, и он окончательно потерял голову.

Не в силах далее сдерживать себя, он, протянув руку, коснулся пальцами груди Марии и тотчас ощутил дрожь, пробежавшую по ее телу. Мария хотела привстать и оттолкнуть его, но Лапьерье, охваченный неукротимой страстью, уже сжимал ее в своих объятиях.

Совсем близко она видела его глаза, горевшие огнем чувственного азарта. Интенсивность его вожделения и страстные объятия взволновали ее кровь, привели молодую женщину в состояние крайнего возбуждения.

А Лапьерье уже всем своим весом навалился на нее, и его руки гладили ее бедра и ноги. Веревки гамака больно врезались в спину Марии, но эта боль была ей приятна. Под его нетерпеливыми пальцами вибрировало все ее тело. То были ласки, которые Марии снились по ночам. Ей казалось, будто она летит в пропасть. Безуспешно пыталась Мария преодолеть собственную слабость, ее тело отказывалось подчиниться, ибо оно всеми фибрами тянулось к мужчине. Почувствовав губы Лапьерье на своих губах, Мария поняла, что именно этого она все время хотела. Его поцелуи становились все горячее, все настойчивее.

Листок бумаги со статьями хартии, так старательно выписанными Бофором, валялся забытым на полу.

Пока Лапьерье ласкал ее, оба не произнесли ни слова. Как в тумане Мария спрашивала себя, почему у нее недостает сил оттолкнуть его, устоять против домогательства человека, которого она не любила, не уважала и который даже физически не привлекал ее.