|
В ее лице ничто не свидетельствовало о каком-то исключительном злодействе натуры; у нее были каштановые, чрезвычайно густые волосы, лицо округлое и достаточно правильное, мягкие, весьма красивые синие глаза, поразительно белая кожа, довольно хорошей формы нос; короче, в ее лице не было ни одной неприятной черты, но в то же время не было ничего, что позволило бы назвать его очень привлекательным; у нее уже появилось несколько морщинок, и выглядела она старше, чем была на самом деле. По какому-то поводу на нашем первом свидании мне пришлось осведомиться о ее возрасте. «Сударь, — ответила она, — если я доживу до дня святой Магдалины, мне исполнится сорок шесть лет. В этот день я родилась на свет и ношу ее имя. При крещении меня нарекли Мари Мадлен. Но хоть этот день и близок, до него мне не дожить, придется расстаться с жизнью сегодня или самое позднее завтра; это будет милость, если мне дадут отсрочку на день, и тем не менее, веря вам, я на нее надеюсь». На вид ей можно было бы дать лет сорок восемь. Но как ни бесстрастно от природы выглядело ее лицо, стоило ей подумать о чем-либо огорчительном, это тотчас выражалось гримасой, которая поначалу могла напугать; время от времени я отмечал подергивания лица, свидетельствующие о негодовании, презрении или досаде. Да, забыл отметить, что она была очень маленького роста и очень миниатюрна.
Вот примерно таково описание ее внешности и ума, насколько я мог познать ее за столь короткий срок, поначалу наблюдая за ней, чтобы впоследствии вести себя соответственно тому, что я замечу». Делая перед исповедником первый набросок своего жизнеописания, маркиза вдруг вспомнила, что он еще не отслужил мессу, и сказала ему, что время отслужить ее, сама назвав тюремную церковь и попросив совершить ее в честь Божьей Матери, дабы та заступилась за нее перед Господом, поскольку всегда считала Пресвятую Деву своей покровительницей и в своей преступной и распутной жизни питала перед ней особенно благоговение; поскольку маркиза не могла спуститься в церковь вместе со священником, то пообещала мысленно быть с ним. Была половина одиннадцатого утра, когда г-н Пиро расстался с маркизой; всего за четыре часа, что он провел с ней в разговорах, ему удалось благодаря ненавязчивому благочестию и душевной доброте склонить еек признаниям, каких не смогли у нее вырвать ни угрозы судей, ни страх пытки; итак, он истово и благоговейно отслужил мессу, моля Господа равно помочь и исповеднику, и узнице. Отслужив мессу, он выпил немножко вина и зашел к смотрителю тюрьмы, где узнал от случайно заглянувшего библиотекаря суда Сене, что г-же де Бренвилье вынесли приговор, присудив ее к отсечению руки перед казнью. Это суровое решение, которое, впрочем, было смягчено в приговоре, возбудило у г-на Пиро еще больший интерес к кающейся маркизе, и он тотчас же поднялся к ней. Едва он отворил дверь, она с просветленным лицом пошла к нему навстречу и спросила, молился ли он за нее, и когда он ответил, что да, осведомилась: — Отец мой, будет ли мне даровано утешение причаститься перед смертью? — Сударыня, — ответил доктор, — если вы будете приговорены к смертной казни, то умрете без причастия, и я ввел бы вас в заблуждение, позволив надеяться на эту благодать. Из истории мы знаем, что коннетабль де Сен-Поль умер, не добившись этой милости, невзирая на все усилия обрести ее. Его казнили на Гревской площади перед собором Нотр-Дам. Он прочел молитву, как прочтете ее и вы, если вас постигнет такая же судьба. И это все, но в своем милосердии Господь дозволил этим ограничиться. — Но, сударь, — возразила маркиза, — мне кажется, что господа де Сен-Map и де Ту причастились перед казнью. — Не думаю, сударыня, — сказал доктор, — потому что об этом не говорится ни в «Мемуарах» де Монтрезора, ни в других книгах, повествующих об их казни. |
