Изменить размер шрифта - +
«В настоящее время Гротеволь признанный вождь СЕПГ, — сообщала в Москву Советская военная администрация в Германии. — На митинге трудящихся Берлина он был назван „Бебелем наших дней“».

Вальтера Ульбрихта избрали заместителем председателя партии, ему еще предстояло сосредоточить в своих руках реальную власть.

Руководители партии просили Советский Союз способствовать росту авторитета СЕПГ. Что для этого требовалось? Повысить продовольственные нормы, наладить снабжение углем и поскорее отпустить военнопленных. А пока что хотя бы разрешить им переписываться с семьями. Суслов обратился к члену политбюро и секретарю ЦК Андрею Александровичу Жданову:

«Каждому военнопленному разрешается послать одну открытку в месяц. Но Главное управление по делам военнопленных МВД не организовало снабжение лагерей специальными бланками открыток для военнопленных… В связи с предстоящими общинными выборами в советской оккупационной зоне Германии вопрос о переписке военнопленных с их семьями приобретает первостепенное политическое значение. Отсутствие сведений о военнопленных осложняет работу Социалистической единой партии Германии, способствует распространению нездоровых настроений и дает обильную пищу для различных антисоветских выступлений и провокаций».

Обращение Суслова возымело действие. Секретариат ЦК постановил: в трехмесячный срок отпечатать десять миллионов почтовых открыток и принять меры к тому, чтобы письма военнопленных своевременно попадали в Германию.

Тем временем функционеры СЕПГ объясняли партийной массе демагогичность формулы: «Дайте лучшее питание — будем лучше работать». Внушали другое: «Будем лучше работать — будем лучше жить».

В советской зоне оккупации видные немецкие коммунисты, вернувшиеся из эмиграции или освобожденные из концлагерей, спешили вознаградить себя за прежние тяготы и трудности. Разумно и с комфортом устраивали себе новую жизнь. Вильгельм Пик, Отто Гротеволь, Вальтер Ульбрихт и другие партийцы при должностях заняли лучшие виллы в районе Нидершёнхаузен.

Квартал, где расположились руководители коммунистов, охранялся советскими солдатами. Открыли два загородных дома отдыха. Роскошный для высшего руководства в Зеехофе и поскромнее для партийных работников среднего звена в Бернике. Работа в ЦК партии щедро вознаграждалась: в дополнение к обычным продовольственным карточкам новую номенклатуру хорошо кормили в служебной столовой, да еще выдавали пайки высшей категории с сигаретами, спиртным и шоколадом.

Маркус Вольф был в чести у самого Вальтера Ульбрихта, который ценил молодого человека. На Берлинском радио его назначили ответственным редактором главных политических передач. Одновременно он писал внешнеполитические комментарии под псевдонимом Михаэль Шторм.

Маркусу было 25 лет. Однажды он попросил Вальтера Ульбрихта разрешить ему доучиться в Московском авиационном институте. И услышал в ответ:

— Делай, что поручили. У нас хватает других забот помимо самолетостроения.

Осенью 1945 года Фридрих Вольф писал свояченице из Берлина: «Эльза еще в Москве, она продает дачу, улаживает дела. Миша, Кони и я работаем здесь. Миша — зав. отделом на радио, женился, в скором времени станет отцом. Кони — старший лейтенант Красной Армии, грудь его украшают четыре ордена; семнадцатилетним прошел он с армией от Терека на Кавказе до Эльбы. Ребята вымахали. Миша — 1,86, Кони — 1,85…

Порой ужасно тоскую по Москве, по этой огромной великодушной стране, по людям широкого размаха; только там я встречал таких людей, многие стали моими настоящими друзьями. И у Миши с Кони все друзья остались там; они сами совершенно другие люди, нежели здешние мелкие, злые нытики. Кони похож на русского медведя, словно широкоплечий великан с Урала, великолепный парень!»

Почти год Вольф работал корреспондентом Берлинского радио и газеты «Берлинер цайтунг» на Нюрнбергском процессе, писал репортажи о суде над главными нацистскими военными преступниками.

Быстрый переход