Кони похож на русского медведя, словно широкоплечий великан с Урала, великолепный парень!»
Почти год Вольф работал корреспондентом Берлинского радио и газеты «Берлинер цайтунг» на Нюрнбергском процессе, писал репортажи о суде над главными нацистскими военными преступниками. Вместе с женой Эмми Штенцер они обзавелись удобной пятикомнатной квартирой и красивой виллой у озера. У него были прочные связи среди крупных советских военных, которым Маркус очень нравился. И с улыбкой превосходства он говорил старым друзьям-партийцам:
— Есть инстанции поважнее вашего Центрального комитета.
Вольф бывал у советского генерала Тюльпанова, который в Берлине занимался идеологическими вопросами. Внимательно слушал, что говорилось в узком кругу советского начальства.
Сергея Ивановича Тюльпанова в августе 1945 года назначили начальником управления пропаганды (с мая 1947 года — управление информации) Советской военной администрации в Германии. Он стал высшим начальником в сфере идеологии, но своей властью пользовался разумно. Ему поручалось вести пропагандистскую работу среди местного населения силами самих немцев и цензурировать немецкую печать и радио. Управление пропаганды насчитывало полторы тысячи сотрудников и было самой значительной структурой в СВАГ.
Хорошо образованный, выпускник Ленинградского университета, до войны заведующий кафедрой на Ленинских курсах при ЦК партии, Тюльпанов идеально подходил для этой работы. Он долго продержался на этом посту, проявив недюжинные способности выживать в межведомственных интригах.
В июне 1946 года на совещании в ЦК обсуждалась кадровая работа в Германии.
— Кто у нас там творит политику изо дня в день? — поинтересовался секретарь ЦК Алексей Александрович Кузнецов, недавно переведенный из Ленинграда.
— Военное командование, — ответил Борис Николаевич Пономарев. — Конев и Желтов.
Кузнецова ответ не устроил:
— А в ЦК эти люди просматривались? Кто-нибудь их практическую работу проверял или нет?
— Они по военной линии назначались, — пояснил Пономарев. — В Германии есть Соколовский, у него генерал-полковник Боков, а у Бокова сидит Тюльпанов.
Услышав знакомую фамилию, Кузнецов разразился недовольной тирадой:
— Тюльпанов работал начальником седьмого отдела Ленинградского фронта. Мы его выгнали за большие политические ошибки. А теперь Шикин мне расхваливает Тюльпанова. Оказывается, всю работу Тюльпанов проводит. Что Тюльпанов подсказывает, то Боков и делает. — Он обратился к Пономареву: — Вы Бокова знаете?
— Нет.
— А ваш международный отдел имеет отношение к этим делам?
— Никакого, — открестился Пономарев.
Кузнецову всё это категорически не понравилось:
— Почему бы не вызвать и не послушать военных людей? Почему бы кому-нибудь из ЦК не поехать и не посмотреть? По всем линиям ездим, а по основной линии, по вопросам идеологической работы не ездим… Это основное — политика. А потом провал — и будем руками махать: почему это произошло, кто политсоветником в Германии у Соколовского?
Кузнецов вспомнил, как к нему заходил старый знакомец и сослуживец Терентий Фомич Штыков, недавний второй секретарь Ленинградского обкома. После войны член военного совета 1-го Дальневосточного фронта генерал-полковник Штыков стал советским наместником в Пхеньяне.
— Штыков очень подробно мне докладывал, как обстоит дело в Корее, что у него за политработники, что за политсоветники, — продолжал Кузнецов. — Одного он предлагает немедленно посадить. Я ему давал установки. На днях, когда он докладывал в политбюро, мы узнали, что там положение коренным образом изменилось. Хорошо, что Штыков приехал, он посоветовался здесь, он имел возможность товарищу Сталину лично доложить, и не раз, теперь у него ясная картина, как вести себя. |