— Могло быть и хуже, — ответил Глеб. — Змея совсем сдохла?

— Мозг не отвечает. В остальном — норма. Может быть, и отомрёт, но я бы попросил новую.

— У Петровича? — фыркнул Глеб.

— Вопрос снят, — фыркнул в ответ Герман. — Подключился. Мозг в порядке. Выгорело полностью всё управление периферии. Контроль замкнуло на пике, вот он и сияет.

— Ну, это не проблема, — довольно кивнул Глеб. — Доберемся до мастерской, я его быстро в норму приведу. Главное, что мозг не пострадал. Так, ладно, давай-ка для начала потихоньку выбираться отсюда.

— Можно выйти наружу? — спросила Кира.

— Надо глянуть, что там, — сказал Глеб. — Но думаю, что можно.

— Тогда ты глянь, а я тебя сзади прикрою, — тотчас распределила роли Кира.

Герман громко фыркнул. Глеб поправил капюшон и осторожно приоткрыл дверь. Снаружи было тихо. Пожухлая трава лежала ровными рядами. Деревце по ту сторону тропинки сбросило все листья и опустило ветки. Глеб ухватился за дверной косяк, и выбрался наружу.

Вокруг, насколько хватало глаз, картина была аналогичной. Даже тучи в небе зависли на одном месте. В воздухе не ощущалось ни единого дуновения ветерка. Лунный свет падал в проем между двумя то ли тучами, то ли кляксами разбитой псионики. Те были темно-фиолетового цвета, а по их краям мерцали тусклые звезды. Весь мир застыл, парализованный псионическим ударом.

— Всё тихо, — сказал Глеб.

Падавший из приоткрытой двери разноцветный свет пропал. Биотехник заглянул внутрь. Девушка убрала мозг обратно в сумку, и уже стояла у двери, с сумкой на плече.

— Я понесу, — сразу сказала она. — А ты дорогу разведывай. Я тут теперь и шагу ступить боюсь.

— Не бойся. Тут уже безопасно.

— Тебе, конечно, виднее, — согласилась Кира, выскальзывая наружу. — Но мой учитель всегда повторял, что Зона — это место, где ничего не является тем, чем кажется.

Глеб усмехнулся.

— Красиво сказано. Хотя, если он говорил о пограничье, то он прав. Бардак тут редкостный.

Кира огляделась по сторонам.

— Мрачновато тут как-то, — сказала она. — А твоя мастерская далеко?

— Не моя, она у нас общая, — поправил Глеб. — А что, хочешь заглянуть?

— Ну, если никто не против, то мне было бы интересно.

Глеб пожал плечами. В принципе, запрета на посещение разборочных цехов не было ни для кого. Туда даже никтов допускали, а эти бедолаги котировались подчас даже ниже людей, хотя, по правде говоря, особо от них не отличались. Тоже тырили мусор по самым окраинам, и точно так же, как и сталкеры, весьма вольно трактовали значение слова "мусор".

Как говорил Глебу один знакомый никт: "если я могу это унести и мне за это не попадет, значит, это мусор". В прошлом году он попытался стащить какое-то особенно ценное оборудование, но был пойман и разобран на органы. С его букетом болезней процедура имела смысл исключительно в назидание прочим. Прочие, конечно, испугались, но никты и так жили в постоянном страхе, поэтому пошло ли назидание на пользу, осталось тайной. А попросту разогнать всех тоже нельзя. Рабочих рук, а тем более в комплекте с холодной головой, в цехах вечно не хватало, там кое-где даже люди к делу пристраивались.

У Киры, кстати, были для этого все данные. Петрович, конечно, будет поначалу ворчать, пока девушка не освоит все базовые операции, но потом вполне могла бы и прижиться. Да и оставлять ее здесь Глебу совсем не хотелось. Пока военные не настреляются, лучше бы ей держаться подальше от границы, а то попадет кому-нибудь под горячую руку, и опять же окажется в разборочных цехах, но уже не как рабочий, а как материал.