Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует... Жуков... этот мужественный человек, разрыдался, как баба, и выбежал в другую комнату...»
Скверное сравнение употребил Микоян по отношению к человеку, в отличие от него не раз рисковавшему жизнью и доказавшему в боях свою выдержку, решительность, храбрость. Но уж если у Жукова не выдержали нервы, то можно себе представить, в каком напряжении приходилось работать. А в это время на Западном фронте наше отступление было в значительной степени организованно. Порой наши части, усиленные подошедшими резервами, атаковали противника, заставляя его обороняться, а то и отходить. Немцы стали осознавать, что перед ними какой-то иной народ, не похожий на тех, кого они прежде побеждали без особого напряжения, почти без потерь.
Вот записи из дневника Гальдера 24 июня: «Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен». Офицер немецкой танковой дивизии сообщает: «Несмотря на то, что мы продвигаемся на значительные расстояния, нет чувства, что мы вступили в побежденную страну, которое мы испытывали во Франции. Вместо этого — сопротивление, постоянное сопротивление, каким бы безнадежным оно ни было. Отдельное орудие, группа людей с винтовками... человек, выскочивший из избы на обочине дороги с двумя гранатами в руках...»
Гальдер сообщает 29 июня: «Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это уже недопустимо».
Выходит, противостояли вермахту не только самоотверженные мужественные бойцы, но и квалифицированные военачальники. Кроме того, мощные танковые армии немцев, рассекая наши части и совершая далекие рейды, отрывались от основных сил своей пе-
341
хоты. Советские войска продолжали сражаться и в окружении, нередко прорывали его, или пробирались отдельными группами в леса, где переходили к партизанским действиям. Иногда крупные подразделения вели бои в тылу у немцев. Передовые армии вермахта вторгались все дальше на восток, но за ними оставались непокоренные советские люди (предателей, особенно в Белоруссии и Западной России, было очень мало).
Как пишет, опираясь на документальные свидетельства, английский историк Алан Кларк: «Главное командование сухопутных войск (ОКХ) и верховное главнокомандование вооруженных сил (ОКБ) были поражены неистощимой мощью русских армий... Для генералов в штаб-квартирах... неестественные изгибы линии фронта, донесения о боях в глубоком тылу вклинившихся немецких армий, нарастающее партизанское движение выглядели не только чем-то необычным, но и опасным. Группа армий «Центр» была значительно сильнее остальных групп, и ей полагалось расколоть советский фронт на две части. Однако, несмотря на ее стремительное продвижение и успешное завершение операций по окружению, противник сохранил координированное управление войсками и оказывал столь же упорное сопротивление, как и в начале кампании».
Вряд ли можно сомневаться, что главная заслуга в организации обороны и контратак на Западном фронте принадлежит Борису Михайловичу Шапошникову. Здесь ему пришлось почти постоянно координировать действия наших войск в первые недели войны. В результате, как говорилось в одном из немецких донесений: «Русские... ищут любую удобную возможность, чтобы ударить по флангам наших танковых прорывов, которые в силу необходимости оказываются растянутыми и относительно слабыми... Особенно настойчиво они пытаются отсечь наши танки от наступающей за ними пехоты. При этом русские, в свою очередь, нередко оказываются в окружении. Положение подчас становится таким запутанным, что мы, со своей стороны, не понимаем: то ли мы окружаем противника, то ли он окружил нас». |