В первом-то классе младенцев не было — как и детей вообще. Во втором ехало довольно много ребят; третий же был ими просто напичкан, точно каждая семья везла как минимум одного. Скорее всего, так оно и было — в третьем классе почти одни земляне, переселяющиеся на Венеру. Земля слишком уж перенаселена, и человек с большим семейством очень легко может дойти до состояния, когда отъезд на Венеру покажется ему лучшим выходом из безвыходного положения. Он подписывает контракт, и «Венус Корпорейшн» оплачивает его проезд авансом, в счет будущих заработков.

Наверное, тут все по-честному. Люди хотят уехать с Земли, а на Венере людей не хватает. Но я лично только рада, что Марсианская Республика таких субсидий иммигрантам не дает — иначе мы бы в этих иммигрантах просто потонули. Конечно, мы иммигрантов принимаем, но для этого надо самому оплатить проезд в оба конца (обратные билеты хранятся в комиссии по ДОЗ, и деньги за них можно получить обратно только через два года).

И совершенно правильно. Минимум треть иммигрантов просто не могут приспособиться к нашей жизни, и если ностальгия и уныние кого-нибудь из них вконец замучили, обратный билет окажется очень кстати. Не могу понять, как это Марс может не понравиться. Однако, если уж так случилось, лучше уехать поскорее.

Так я и лежала, размышляя о подобных вещах; непривычная обстановка малость утомила, и еще непонятно было, отчего никто не займется бедными малышами.

Свет в убежище притушили, и, когда ко мне подошла Герди, я узнала ее только по голосу.

— Подди, — тихонько, но отчетливо шепнула она, — ты здесь?

— Да вроде, — я тоже понизила голос. — А что?

— Ты малышей пеленать умеешь?

— Еще бы!

Я вспомнила Дункана — совестно сказать, но уже дней несколько такого не бывало. Может, и он меня уже забыл? Вот вернется старушка Подди, а он ее и не узнает…

— Тогда идем, дело есть.

Да, дел оказалось невпроворот! Внизу, в четырех пролетах от моей ячейки, прямо над машинным отделением был закуток, вроде торта, разрезанного на четыре части: санузлы, лазарет из двух палат — мужской и женской (и обе до отказа забиты), а между ними — еще крохотная комнатенка не больше двух метров в каждом измерении, которую приспособили под ясли. На трех ее стенках были развешаны брезентовые колыбельки, колыбельки заполняли и часть женской палаты. И почти все младенцы голосили вовсю!

В самой середине этого пандемониума две измученные стюардессы пеленали маленьких на столике, выдвинутом из стены. Его едва-едва хватало. Герди хлопнула одну из них по плечу:

— Порядок, девочки, пополнение заходит на посадку. Идите, отдохните немного да перекусите.

Старшая слабо запротестовала, но обе, судя по всему, были жутко рады сделать перерыв. Они ушли, а мы с Герди встали на их место и взялись за дело. Не знаю, сколько времени это продолжалось — некогда было об этом думать — нам никак не удавалось уменьшить количество мокрых младенцев, лишь бы только их больше не становилось. Ладно; все лучше, чем лежать на полке и наблюдать другую полку всего в нескольких сантиметрах от носа. Хуже всего была невообразимая теснота. Все время приходилось поджимать локти, чтобы не толкнуть Герди или колыбельку, качавшуюся с другой стороны.

Нет, я не жалуюсь. Тот, кто конструировал это убежище, был вынужден запихнуть как можно больше народу в как можно меньшее пространство; как же иначе — нужно ведь всех укрыть от бури. Вряд ли конструктор много думал о пеленании маленьких, ему хватало забот об их жизни.

Но маленьким-то этого не объяснишь!

Герди работала на удивление спокойно и без единого лишнего движения (а я-то сомневалась, что она вообще когда-нибудь держала малыша на руках!). Дело она знала отлично и работала куда быстрее моего.