Как только мы пересекли порог кабинета, под потолком вспыхнула люстра, позволяя оглядеться.

Честно говоря, ожидала я большего. Кабинет как кабинет, в ретростиле под позднее барокко. Прямо напротив входа расположился здоровый письменный стол, заваленный какими-то бумагами и свернутыми в трубочку пергаментами. Только массивная золотая чернильница в форме, да-да, все того же черепа с мерцающим тлеющими огоньками пером указывали на то, что это рабочее место колдуна, а не обычного директора какой-нибудь фирмы.

Тут же находилось широкое кожаное кресло, спинку которого украшали уже надоевшие черепа. Стена по правую руку целиком была увешана полками, забитыми книгами. На противоположной висела куча холодного оружия, под которым тянулся низкий комод с кучей узких ящичков, судя по всему, под свитки и пергаменты. Разбросанную на нем мелочовку я разглядывать уже не стала. Позже разберусь.

Что интересно — кроме царского кресла больше в кабинете сидячих мест не было. Даже завалящей табуретки. Видимо, при общении с Кощеем полагалось только стоять.

«Либо навытяжку, либо на коленях», — мысленно хмыкнула я.

Хотя оно и понятно: нечего тут расслабляться. Не для отдыха место предназначено.

Кстати, об отдыхе!

— Странно, столько всего произошло, а усталости нет. Так, мимолетно накатывает от нервов, но и только, — поделилась я наблюдением с Костопрахом.

— А это все благодаря источнику, царевна, — объяснил тот. — В его пределах и усталость медленнее накапливается, и сила прибавляется. Вот и ты ощутила.

— Удобно, — оценила я и двинулась к письменному столу. — Ну-с, что тут у нас?

— Царевна, дозвольте покамест отлучиться? Надо спуститься к подданным вашим, дабы настрой не теряли. Да и дел преизрядно во дворце, проконтролировать бы, — произнес скелет.

— Иди, — милостиво разрешила я, и Костопрах вышел.

Я же подошла к креслу и, прислонив посох к столу, уселась. Задумчиво оглядела стол, постучав пальцами по столешнице. С чего бы начать?

Наугад взяв со стола трубочку пергамента, я развернула его и вчиталась в строки, написанные трудно разбираемым витиеватым почерком:

…и к тому добавлю, что в прошлый год неурожай у нас случился. Да таков, что сами последние щи с лебедой доедаем. Коровы, молока не даютъ, да еще и волки повадились стадо резати. Потому уж я за милостью к тебе, Кощей-царь, взываю. Прости ты нам, сирым и убогим, недоимки-то за пять лет, да избави от налога еще на три зимы. А уж мы век за здоровье твое чарки поднимать станем…

Ага, неурожай и голод, а пишет на пергаменте, который, поди, совсем не дешев.

Хмыкнув, я отодвинула свиток в сторону и открыла наугад еще один. Буквы на этот раз оказались хоть и убористыми, но четкими.

А вот хочу силой с тобой помериться, злодей окаянный! Да чтоб вышел ты самолично к границам земель своих. Один на один биться будем. Токмо я с мечом, а ты с дубинкой какой. Ты ж бессмертный, тебе все равно, а я жизнью рискую. Коль моя возьмет, то отсыплешь мне золота, сколько конь мой утянет, ну а коль твоя сила поперек моей встанет, так ты отпусти меня, сделай-таки милость…

Заметив слово «идиот», написанное в самом низу этого послания, я хмыкнула. Почерк был другой, так что приписку, видимо, Кощей сделал самолично.

А богатырь-то хорош! Вызвать царя на бой, да чтоб тот сам приехал, дрался палкой против меча, а в случае победы отпустил с миром. Здорово придумал, ничего не скажешь!

Я присмотрелась к подписи:

Писцом Исааком Авраамовичем писано по воле богатыря гебрейского Саввы Соломоновича.

Усмехнулась. Соломонович, значит. Ну, тогда понятно, откуда взялись такие условия.

Дальше свитки и разбросанные бумаги я читала как хороший приключенческий роман с элементами юмора и сюрреализма.