И Марусю привезли в отделение — слава Богу, наручники не надели — и посадили в изолятор временного содержания, а сокращенно ИБС — маленькую мрачную комнату с дощатым настилом и тусклой лампочкой.

Здесь уже обитало несколько сидельцев, но Маруся, словно в сомнамбулическом сне, ничего не видела и не слышала, на вопросы не отвечала, на тычки не реагировала. «Баба точно под кайфом», — решили старожилы и оставили ее в покое.

Из прострации Марусю вывело пиликанье мобильного, с которым играла сильно накрашенная медноволосая девица.

— Простите, — повернулась к ней Маруся, — вы не разрешите мне позвонить по вашему телефону?

— О! — удивилась сокамерница. — Проснулась! А сколько дашь?

— Вы имеете в виду деньги? — уточнила Маруся.

— А ты хочешь расплатиться натурой? — подмигнула медноволосая.

— Понимаете, никто не знает, где я. Надо сообщить друзьям, иначе мне не смогут помочь…

— А вы знаете, мадам, что вам по закону положен один звонок? — Тщедушный мужчина с вдохновенным лицом сорвался с места и бросился к Маше так стремительно, что она испуганно отшатнулась. — Сатрапы, понятное дело, законов не исполняют. Но мы-то с вами просто обязаны защищать свои права! А иначе в стране окончательно восторжествует зло! Вы слышите? Слышите?!

Он грозно воздел палец, и Маша, не решаясь вытереть забрызганное слюной лицо, невольно прислушалась.

— Это стонет обманутый властью народ!

— Во дает коммуняка! — восхитились сокамерники.

— Я не коммунист! — гневно открестился тщедушный. — Зюгановцы продались за тридцать сребреников. Я член партии «Трудовая Россия»! Мы не болтуны! Мы делатели!

— Ты чё разорался-то, гнида? — приподнялся с настила кудлатый заспанный парень. — Мало тебе на митинге накостыляли? Так я добавлю!

Но тщедушного было уже не остановить. Глаза его горели революционным огнем, на губах вскипала слюна, а узкую грудь вздымала сумасшедшая жажда всеобщей справедливости.

— Немедленно откройте дверь! — барабанил он в металлическую обшивку, распаляясь все сильнее. — Я требую прокурора! Здесь попираются гражданские права!

Смотровое окошко со скрипом приоткрылось.

— Опять выступаешь, Курицын? — лениво поинтересовался дежурный. — И когда ты только свой поганый язык прикусишь? Пятнадцать суток, считай, уже заработал…

— Вы почему отказали даме в телефонном звонке? — взвизгнул Курицын.

— Какой даме? — удивился сержант. — Мы дамам никогда не отказываем…

— Вы бросьте свои грязные намеки! — запетушился борец за гражданские права. — Вам этот произвол просто так с рук не сойдет!

Дежурный отпер дверь и хмуро отыскал взглядом Марусю.

— Это вы, что ли, его возбудили? Вам же предлагали позвонить. Лейтенант Тарабрин предлагал, я сам слышал. То молчала, как рыба об лед, а то волну гонит. Идите звоните!

У Таи было занято, и Маруся набрала номер Лизы. Трубку сняла Софья Андреевна, выслушала, не перебивая, сказала:

— Успокойся и жди, скоро мы тебя вызволим.

Но только через долгие четыре часа Марусю привели наконец в кабинет, где находились уже знакомый лейтенант Тарабрин, Тая, Лиза и Роман.

— Маруся! — шагнул он ей навстречу.

Но она замахала руками, будто отгоняя привидение и безуспешно пытаясь что-то сказать внезапно севшим голосом.

— Потом, потом! — кинулась на выручку Лизавета.