А тот уже обнимает ее, щекочет мягкой душистой шерстью, и Маше приятна запретная ласка, потому что это и не Монин вовсе, а Митя. И знает, знает Маша, что нельзя ей больше ему доверяться, но сама остановиться не в силах и только просит его, умоляет:
— Не надо, Митя! Не надо!..
— Просыпайтесь-ка, милая барышня! Плохой, видно, вам сон приснился?
Маша с сожалением открыла глаза.
— Сама не знаю, плохой ли, хороший…
— Ну, простите великодушно, если ненароком хорошему помешал.
На нее приветливо смотрел попутчик — импозантный мужчина лет пятидесяти, а может, шестидесяти — Маруся никогда не умела правильно определять возраст.
— Смотрю, воротник пол-лица закрыл, забеспокоились вы, заметались. Дай, думаю, разбужу, уж вы не обессудьте…
— Ну что вы! Все вы правильно сделали. Большое спасибо.
— Тогда позвольте представиться: Крестниковский Кузьма Кузьмич, художник.
— Очень приятно. Мария Сергеевна Бажова, учительница. А я так и подумала, что вы художник.
— Вот как? Это почему же, милая барышня?
— У вас вдохновенное лицо, пышная шевелюра, бородка, бабочка вместо галстука, а в конец салона вы отнесли большущую папку, видимо, с эскизами…
— Да вы просто Шерлок Холмс! — восхитился Кузьма Кузьмич. — А я вот не подумал о вашей профессии. Просто порадовался, что скоротаю дорожку рядом с красивой женщиной. Так чем же вы занимаетесь, Мария Сергеевна?
— Я учительница.
— Это я уже знаю. Преподаете английский в средней школе. А может быть, в университете. Угадал?
— Нет, — засмеялась Маруся. — Я веду первый класс в селе Вознесенье. Это в Савинском районе.
— Ага! Но так просто я не сдамся. Попробую все же что-нибудь угадать. Ну-ка, дайте-ка мне свою руку…
— А вы что же, хиромант? — улыбнулась Маруся, протягивая раскрытую ладонь.
— В некотором роде, — заверил Крестниковский. — Ну-ка, ну-ка, что тут у нас прописано? Значит, так: живете вы в деревне Новишки у Василия Игнатьевича Крылова…
— Да, — изумилась Маруся, ошеломленно разглядывая свою ладонь. — А как вы узнали?
— Деревня, милая барышня, как большая коммунальная квартира: ты еще только чихнуть собираешься, а тебе уже диагноз поставили.
— Хотите сказать, что вы деревенский житель?
— А что, не похож?
— Нет, — покачала головой Маруся, — совсем не похож.
— А ведь я селянин с вековыми корнями. Хотите, расскажу?
— Конечно, хочу.
— Пращуры мои испокон веков на этой земле жили крепостными крестьянами. И в восьмидесятых годах позапрошлого уже столетия прапрадед мой, тоже Кузьма Кузьмич Крестниковский, тогда уже вольный, построил здесь, в Меховицах, прядильную фабрику.
Края эти в те времена были богатые, и люди жили зажиточно: в каждом доме минимум по две коровы, лошади, овцы, свиньи, а уж гусей с курами никто и не считал. Рыбу в город из Уводи, грибы белые, грузди возами возили. Крестьяне в шубах ходили — и мужики, и бабы.
А какие в Вознесенье ярмарки шумели! Дед мой их мальчишкой застал, рассказывал. Чем только не торговали! А какие гулянья были, праздники церковные! Девки хороводы водили. От храмов вон одни стены остались, а и по ним видны былое величие и размах.
А в революцию, это уже при прадеде, фабрику национализировали, усадьбу, как водится, сожгли, а уж прадед сам умер — не вынес разора.
Дед мой, воспламененный новыми идеями, отправился биться за народное счастье. |