— Что вы здесь делаете? — вопросила женщина.

Вошедший с нею мужчина, выглядывавший из-за ее плеча, тупо воззрился на Сент-Ива, потом стушевался и шагнул назад. Этот субъект был в стельку пьян — намного сильнее ее самой.

— Кто это? — кивнул на пьяного Сент-Ив, вложив в этот вопрос все презрение, на которое был способен, словно ответ имел какое-то значение. В тот же миг мужчина развернулся, выскочил в коридор и побежал к лестнице. Дробный стук шагов по ступеням, хлопок наружной двери, — и все смолкло.

— Плакали мои полкроны, — ровным голосом протянула женщина. — Я не какая-то попрошайка. Если вас подослал хозяин жилья, передайте ему, что я всегда плачу вовремя. На улицах будет вполовину меньше побирушек, если типы вроде него прекратят обирать нас дочиста.

— Я здесь не за этим, голубушка, — покачал головою Сент-Ив, дивясь тому, что эта женщина изъясняется таким правильным языком. И сразу поправил себя: она ведь была женой известного или, во всяком случае, уважаемого в научных кругах биолога. Эта мысль его опечалила. Низко же ей пришлось пасть! В ней и сейчас можно было разглядеть юную сельчанку, без памяти влюбившуюся в человека, которым она восхищалась. Ныне она продает свои ласки, прозябая в дрянном съемном жилье.

Женщина не отходила от двери, — видимо, в ожидании объяснений, — и Сент-Ив, к стыду своему, внезапно понял: в ее сердце еще теплится надежда… на что? Что она, в конечном счете, не упустит свои полкроны? И отлично понимает, что Сент-Ив не принадлежит к типичным обитателям Вест-Энда. Перед нею — не очередной матрос, что шатается по Пеннифилдс перед выходом в море.

— Я врач, мэм.

— Вот как? — Она все же вошла в комнату, прикрыла за собою дверь. — А у вас, случаем, не найдется глоточка джина? Врач, говорите? Нет лучшего врача, чем бренди.

Женщина лукаво улыбнулась, явно заигрывая, но это слабое движение губ так обезобразило ее лицо, что Сент-Иву стало ясно: она изначально не создана для подобных театральных сцен. Ее голос звучал безжизненно, а глаза, казалось, смотрели только в пустоту. Та сельская девушка, которая когда-то влюбилась в ученого и которую Сент-Ив все еще различал в ней, исчезала прямо у него на глазах. Однажды наступит день, когда джин и продажная жизнь на улицах Лаймхауса вытравят ее совершенно.

— Боюсь, у меня нет с собой бренди. И джина нет. Зато я принес эту банку говяжьего бульона…

Сент-Ив повернулся, чтобы указать на банку в тени под окном.

— Что? — с сомнением переспросила она, словно не расслышала его слов — или, лучше сказать, словно не поверила своим ушам.

— Говяжий бульон. Проще говоря, лекарство для ребенка. — Сент-Ив указал подбородком на спящего мальчика, который успел перевернуться на живот и теперь спал, упершись щекой в пол. — Ваш сын не здоров.

Женщина бросила на сына короткий косой взгляд.

— Не настолько, чтобы поить его какой-то дрянью.

— Все гораздо серьезнее, чем вы полагаете. Если не помочь ему сейчас, через две недели он умрет.

— Да кто вы, черт возьми, такой? — повысила голос женщина, захлопнула наконец дверь и разожгла стоявшую на буфете лампу. Комната озарилась желтым светом, и к темному пятну на потолке поднялся завиток грязно-серого дыма.