- Вы нехорошо, поступаете, в споры меня втягиваете, заставляете нарушать слово, приходить сюда, чтобы отстаивать свою точку зрения. А это дурно. Но ведь это храм Сораты, где врачуются души, говорят о вечном. Вот я и хотел поговорить с вами о душах людских, статью свою показать. Её так клеймили! По сравнению с этим вся критика - ласковая беседа.

 - Я бы хотел ознакомить вас с ней приватно, - проповедник окинул взором немногочисленную толпу и, склонившись к жрецу, шёпотом добавил: - Я из всех собравшихся только вас уважаю. Остальные - так, никчёмные людишки, мнение которых и стёршегося медяка не стоит. Обыватели! Вот вы, лицо, общающееся с Соратой, совсем другое дело.

 Служитель богини досадливо отмахнулся от него, воздев глаза к небу. Эллина расслышала бормотание: "Бессмертная, избавь меня от ахинеи этого идиота!".

 Пожалев жреца, которому, судя по всему, предстояло выслушать очередной нудный монолог на тему самолюбования и кристаллизованной морали, гоэта вытащила носовой платок и сделала вид, будто вытирает лицо.

 Следователь не обманул: солдаты действительно ожидали сигнала. Где они притаились, Эллина не поняла. Ещё минуту назад никого не было - а вот уже проповедника взяли в тиски, обыскали, а капрал велел горожанам расходиться.

 Гоэта посторонилась, пропуская конвой и арестованного. Тот яростно протестовал, твердил о попранных правах, мученичестве за веру и прочих высоких, но оторванных от реальности материях. Чуть погодя и ей предстояло зайти к господину Брагоньера, чтобы принять участие в опознании и дать показания. А пока можно было перевести дух и укрыться от начинавшегося дождя в ближайшей таверне.

 Брагоньер разложил на грубо сколоченном столе листы бумаги, проверил, не засохли ли чернила. Обычный допрос не дал результатов: обвиняемый упрямился, твердил о своей избранности и оправдывал убийства. Но не признавался в них. Его занудство и попытки проповедовать даже в кабинете следователя привели к подписанию распоряжения о применении лёгких пыток.

 - Итак, господин Диюн, вы по-прежнему желаете молчать? - сухо осведомился Брагоньер у обвиняемого в арестантской робе.

 - Я не желаю молчать, когда беззаконие правит Тордехешем, а честных людей сажают в тюрьму за праведные дела, - свысока ответил проповедник.

 - Так и запишем: обвиняемый подвергал сомнению установленный государственный порядок, - заключил соэр и очинил перо.

 Сделав первую запись, он кивнул палачу:

 - Начинайте.

 Солдаты подтащили обвиняемого к пыточному столу. Проповедник тут же сменил линию поведения, начал петь оды следствию. Но Брагоньер его не слушал: за годы службы привык и к лести, и к мольбам, и к проклятиям.

 - Как прикажите, господин соэр? Щипчиками его пощекочем, укоротим немного, на дыбе вздёрнем? - с живым интересом осведомился палач, повязав поверх рубашки фартук. Пятна на нём свидетельствовали о профессиональном опыте владельца.

 - Дыба - это потом, если потребуется. Не сегодня. А начнём с безобидного. Ледяная вода освежает память.

 Палач расплылся в улыбке и подмигнул узнику.

 Господина Диюна раздели и распяли на столе, зафиксировав прочными ремнями. Солдаты подкатили подвешенную на шесте бочку и принялись энергично нагнетать из резервуара воду насосом. Абсолютно ледяная (без магии в летний день не обошлось, хотя подвалы Следственного управления отлично заменяли холодильные сундуки), вода нескончаемым потоком лилась на обнажённого обвиняемого. Палач периодически менял напор и место, куда падала струя.

 - Это надолго, господин соэр, часика на два, - тоном знатока заверил он. - Можете спокойно делами заняться, чашечку кофе выпить, а то тут студёно.

 - Да, не жарко, - согласился Брагоньер. - Приятное разнообразие после духоты.