Алексей Бессонов. Маска власти
Алекс Королев - 2
Глава 1
Я воткнул палки в хрустящий снег и перевел дух. Через стекла очков снег казался искрящимся золотом, мягким ковром укрывшим склон горы. Я достал сигарету и скептически оглядел траекторию своего спуска. Н-да, забрался я… до кемпинга верных километров восемь по прямой. «Вернусь к закату, – лениво подумал я, – сожру здоровенный шницель и спущусь в холл. Закажу литровый кухоль грогу и стану глазеть на бильярдистов. И к вечеру, пожалуй, налижусь до чертиков, глядя, как милорд Чарных, жирный орегонский кретин, спускает свое состояние».
И все-таки здесь гораздо лучше, чем на пляже в тропиках. Тишина, народу мало, да и горы наводят на некие величественные мысли. А прожарить кости я еще успею: если верить героическим нашим метеорологам, в столице со дня на день ожидается сумасшедшая жара. Что до океана, то после трех месяцев на Ралторре меня тошнит при виде воды. Что есть на Ралторре, кроме воды? – едко спрашивал Нетвицкий и сам же отвечал: – Совершенно верно, дерьмо, редкими кучками плавающее по поверхности воды. Занесли ж нас черти на эту мокрую планету! И то правда: одна вода, и местами – отдельные островки размером с четвертьдолларовую монету. Воистину Империя катится в пропасть – уж если террористы с политическими завихрениями начинают интересоваться даже этакими безрадостными мирами, добром мы не кончим, нет…
«Идеализм, видимо, есть некая составная человеческой психологии, – подумал я, отбрасывая окурок. – Точнее говоря, романтический идеализм – стремление к бездумному обожествлению некой идеи. Сколько раз уж это было в истории… и вот опять: все те же бредни о равенстве, братстве и вселенской справедливости, и опять же с бластером в руках, и опять же в эту справедливость строем и с песнями, и опять же все равные, а кто-то – самый равный… равнее равных – черт, по-русски этак и не скажешь! Все-таки плохо преподают у нас историю цивилизации…»
Гуманитарий, сказал я себе, размеренно шевеля лыжами, военный интеллигент. «Королев, – сто раз говорил мне Детеринг, – не делай умное лицо, оно не подходит к цвету твоих сапог…»
Я выскользнул на опушку леса и замер, услышав подозрительный шорох. Справа от меня, метрах в пяти, возле дерева увлеченно целовались двое: небритый детина лет за двадцать пять и розовощекий мальчуган пятнадцати-шестнадцати лет, явно злоупотребляющий косметикой. Завидев меня, они оторвались друг от друга и уставились в мою сторону, причем полубородатый мужик смотрел угрожающе, а паренек – с дерзким вызовом уверенной в своих чарах красавицы.
«Наверное, из «Радуги», уроды, – подумал я и сплюнул, непроизвольно сжав пальцами рукояти палок, – из того мотеля на западном склоне».
По моей прическе идиоту было ясно, что я либо лендлорд, либо гангстер, либо военный, но уж никак не член их любвеобильного братства, поэтому они ждали, что я в смущении опущу голову и от греха подальше пошлепаю вниз, в свой «Грот». Я же не отвернулся, наоборот – я вызывающе взмахнул своей шикарной гривой, отбросив за плечи густые темные локоны и оперся на палки со снисходительной грацией колониального лорда, обремененного многочисленными территориями, любовницами и политическим весом почтенной фамилии. И, разумеется, привыкшего считать Метрополию общегалактической помойкой, а ее обитателей – ни на что не годными отбросами, живущими его, лендлорда, милостивыми подачками. Очень дорогой лыжный костюм, сами лыжи аристократической марки «Берг» и в особенности сверкавший на черной коже правой перчатки уникальный перстень стоимостью в мой оклад за десять лет службы, красноречиво свидетельствовали если не о принадлежности к одной из влиятельных колониальных семей, то о весьма тугом кошельке как минимум. |