Кейт решила не отвечать на улыбку собеседника:

— Продолжайте.

— После предварительного следствия решено было предъявить заключенному обвинение.

От неожиданности Кейт передернуло:

— Какое обвинение?

— Об этом ничего не сказано.

— Почему же его не направили в другие инстанции? Зачем его вновь вернули в НКВД?

— Генерал сказал, что тогда НКВД заменял все.

— Его пытали?

Лицо переводчицы даже исказилось, когда она услышала, а потом перевела ответ генерала:

— Если учесть, что заключенного доставили из немецкого концлагеря, то избиение было вполне оправданно, ему хотели развязать язык.

— Зачем?

Ответ был спокойным, коротким и ясным. Петрушка от смущения даже не взглянула на Кейт:

— Генерал сказал — ради признания. Признания вообще. Какого — не важно.

Кейт погрузилась в глубокое молчание. Здесь она оказалась не для того, чтобы кого-то обвинять и выходить из себя, гневаться на то, что происходило в чужой стране сорок семь лет назад. КГБ был явно не тем местом, где можно выразить протест против так называемой советской системы. Поэтому она вновь взяла себя в руки:

— Продолжайте.

— В сентябре 1945 года его отправили в лагерь недалеко от города Горький. В марте 1947 года переправили в московскую тюрьму на Лубянке и держали в камере предварительного заключения.

— Предварительного заключения? Но он же успел к этому времени провести в тюрьме два года.

— В бумагах сказано, что следствие к этому времени еще не закончилось.

— Так, значит, его продолжали допрашивать и два года спустя после ареста?

— Да.

— Ему предъявляли обвинение хоть в каком-нибудь преступлении? Судили его, нашли ли его в чем-то виновным?

— Генерал говорит, что в деле об этом ничего не сказано.

Нервы сдали, и Кейт не выдержала:

— Черт побери! Как ничего не сказано?

Последней фразы переводчица не перевела. Генерал нахмурил брови и, обратясь к переводчице, сказал что-то грубое, и той осталось только проглотить это.

— Генерал говорит, что его информация касается только дат и мест заключения. Другой у него нет. Поэтому не имеет смысла расспрашивать его о том, чего он не знает и знать не может. Он сказал, что если вы хотите правды — то вот она. Он вам — правду, а вы ему — деньги. И все. А если вам нужна ложь, то за нее следует платить особо.

Усилием воли Кейт заставила взять себя в руки.

— Хорошо. Продолжим.

Теперь она никого не прерывала. И голос генерала слился с голосом Петрушки.

— В 1948 году заключенного перевели в Лефортовскую тюрьму в Москве. Там ему дали номер Е-615.

В 1949 году его отправили в исправительно-трудовой лагерь ГУЛАГ № 5431 в районе Тамбова.

В 1952 году он оказался в исправительно-трудовом лагере № 2112 под городом Владивостоком.

В августе 1956 года заключенного перевели в пересылочный лагерь С-56, в районе Ташкента.

В декабре 1956 года он оказался в исправительно-трудовом лагере № 732 недалеко от Киева.

В течение 1957 года его отправили в исправительно-трудовой лагерь № 9513 в Литве.

Зимой 1959 года в этом же лагере он был расстрелян.

С последней фразой Кейт медленно подняла голову. Она повторила вслед за переводчицей услышанное, будто не в силах понять смысла слов.

— Расстрелян?

Переводчица облизнула губы:

— Генерал хочет сказать, что его убили… Тишина заполнила комнату.

Генерал и переводчица с выжиданием смотрели на Кейт. Она совершила свое долгое и трудное путешествие, заплатив при этом немало денег, чтобы узнать эту правду.