– Считай как хочешь, – вздохнул Чарльз. – Я не могу воспрепятствовать твоей поездке в Венецию, но должен тебя предупредить, что Лоуренс и наполовину не таков, каким Корделия желала его видеть.

Он взял Шайлер за подбородок, девушка с вызовом взглянула на него.

– Поберегись, дочь Аллегры, – доброжелательно произнес Чарльз.

При воспоминании о его прикосновении Шайлер передернуло. Прошедшие две недели подтвердили, что Чарльз Форс знал, о чем говорит. Возможно, Шайлер стоило бы прекратить расспросы, вернуться в Нью-Йорк и впредь вести себя как хорошая девочка и послушный представитель Голубой крови. Не задаваться вопросами касательно мотивов или конкретных действий Комитета. И чтобы единственной ее проблемой было – что надеть на бал Четырех сотен в отеле «Сент-Регис».

Девушка убрала челку с глаз и умоляюще взглянула на своего лучшего друга и верного помощника, сидевшего напротив. Во время всех этих испытаний и в полные суматохи дни, последовавшие за похоронами бабушки, Оливер был правой рукой Шайлер.

– Я знаю, что он здесь. Я это чувствую, – произнесла девушка. – Если бы только нам не пора было уезжать!

Она поставила бутылку с полностью содранной этикеткой обратно на столик.

Появился официант с чеком, и Оливер быстро подал свою кредитную карточку, прежде чем Шайлер успела возразить.

Они решили нанять гондолу для последней прогулки по старинному городу. Оливер помог Шайлер забраться в лодку, и они одновременно откинулись на бархатную подушку, так, что их руки соприкоснулись. Шайлер отодвинулась на волосок, мимолетная физическая близость слегка смутила ее. Это было нечто новое. Прежде девушка всегда чувствовала себя непринужденно в обществе Оливера. Они росли вместе: купались голышом в пруду за домом ее бабушки в Нантакете, спали, прижавшись друг к другу, в сдвоенном спальнике. Они были близки, словно брат и сестра, но в последнее время Шайлер стала ловить себя на том, что ведет себя в присутствии Оливера с невесть откуда появившейся застенчивостью. Как будто в один прекрасный день она проснулась и обнаружила, что ее лучший друг в придачу к этому еще и парень – и при этом очень даже недурен собой.

Гондольер оттолкнулся от причала, и их неспешное путешествие началось. Оливер фотографировал, а Шайлер пыталась наслаждаться видами. Но хотя девушка и восхищалась красотой города, в то же время ее захлестнуло ощущение горя и беспомощности. Что же ей делать, если она так и не отыщет дедушку? Если не считать Оливера, она совершенно одинока, у нее нет никого на всем белом свете. Она беззащитна. Что с ней будет? Серебряная кровь – если это действительно был кто-то из Серебряной крови – уже дважды едва не добралась до нее. Шайлер прикрыла шею рукой, словно защищаясь от былого нападения. Как знать, вернется ли это существо? А если да, то когда? И прекратятся ли убийства, как надеется Комитет, или будут, как подозревает она, продолжаться до тех пор, пока им всем не придет конец?

Шайлер вздрогнула, хотя было тепло, посмотрела на другую сторону канала и увидела, как из одного из домов вышла женщина.

И выглядела эта женщина до ужаса знакомой.

«Этого не может быть!» – подумала Шайлер. Это невозможно! Ее мать сейчас находится в Нью-Йорке, в больничной палате. Она пребывает в коме. Она никак не могла оказаться в Италии. Или все-таки могла? Может, она, Шайлер, чего-то не знает об Аллегре?

И тут женщина, словно бы услышав ее мысли, взглянула прямо в глаза Шайлер.

Это была ее мать. Шайлер уже не сомневалась в этом. Прекрасные белокурые волосы Аллегры, тонкий аристократический нос, ее острые скулы, ее гибкая фигура, ее ярко-зеленые глаза...

– Оливер!.. Это... о господи! – воскликнула Шайлер, дернув друга за куртку.

Она лихорадочным жестом указала на другую сторону канала. Оливер обернулся.

– Чего?

– Вот та женщина! Кажется, это.