Она не заходила туда с того рокового вечера, когда на Корделию напали. Ей страшно было находиться в этой комнате и вспоминать, как она обнаружила бабушку в луже крови. Утешало лишь сознание того, что Корделия сумела пережить нападение и что удалось доставить достаточно крови Корделии в медицинский центр. Теперь она будет отдыхать до следующего цикла. Когда-нибудь Корделия вернется. Она не умерла. Серебряная кровь не сумела забрать ее.
– Вы что-то ищете, мисс Шайлер? – спросила Хэтти, заглянув в комнату и обнаружив, что Шайлер стоит, подбоченившись, перед бабушкиным одежным шкафом.
– Мне нужно платье, Хэтти. Для сегодняшнего бала.
– У миссис Корделии было много платьев.
– Ну да.
Девушка задумчиво передвинула несколько вешалок, оценивающе разглядывая висящие на них платья. Они были очень старомодными, с огромными рукавами буф или с длинными басками. Некоторые вообще относились к временам президентства Рейгана и были сшиты по моде восьмидесятых – широкие плечи с подплечниками, соперничающие с нарядами, которые Нолан Миллер шил для «Династии».
– Но, боюсь, они не подходят.
– Еще есть платья мисс Аллегры, – сообщила Хэтти.
– Чьи – мамины? Платья моей матери по-прежнему здесь?
– Да, в ее комнате, на третьем этаже.
Ее мать выросла в этом же доме, и Шайлер не в первый раз пожалела, что Аллегры нет рядом, чтобы помочь ей справиться с нынешними проблемами. Хэтти провела девушку наверх, на следующий этаж, и по коридору до задней угловой комнаты.
Сердце Шайлер взволнованно забилось.
– Очень жаль мисс Аллегру, – произнесла Хэтти, отворив дверь. – В комнате все оставлено так, как было, когда ей исполнилось восемнадцать. До того, как она сбежала из дома и вышла замуж за вашего отца.
В комнате было безукоризненно чисто. К удивлению Шайлер не видно было ни паутины в углах, ни слоя пыли на вещах. Она думала, что увидит гробницу, мавзолей, а вместо этого очутилась в светлой, жизнерадостной комнате со свежими итальянскими простынями на кровати и легкими белыми занавесками на окнах.
– Миссис Корделия всегда требовала, чтобы мы поддерживали здесь порядок. На тот случай, если ваша мать придет в себя.
Шайлер подошла к большому гардеробу и отворила одну из дверок.
Девушка вытащила наугад вешалку. На ней обнаружилась рубашка. Валентино, фасон примерно 1989 года.
– А у нее точно были бальные платья?
– Она выезжала на свой первый бал. Она была представлена на балу Четырех сотен, когда ей исполнилось шестнадцать. Платье шила Шанель. Оно должно быть тут, в шкафу.
Шайлер терпеливо просмотрела все вешалки. Наконец в дальнем углу гардероба она обнаружила черный чехол для платьев с вышитой эмблемой – сдвоенной буквой «С».
Девушка положила чехол на материнскую кровать и медленно расстегнула его.
И восторженно ахнула. В чехле находилось безупречно сохранившееся платье. Шайлер поднесла его к окну, чтоб получше рассмотреть. Платье было золотым, с открытым лифом и пышной юбкой со множеством складок.
Девушка приложила платье к себе. Оно подойдет ей. Она точно знала, что оно подойдет.
Когда Шайлер вошла в бальный зал «Сент-Региса», все присутствующие застыли. Она остановилась на входе, освещенная прожектором, плохо понимая, что ей следует делать дальше, а гости уставились на нее. Слышно было, как кто-то охнул. Джек Форс, например, не мог отвести от нее глаз.
Подобно почти всем присутствовавшим в зале, на краткий миг он поверил, что к ним вернулась Габриэлла, Аллегра ван Ален.
ГЛАВА 14
Бал Четырех сотен, известный также как Патрицианский бал, никогда не отходил от традиций, установленных его создателями в конце девятнадцатого века, когда Голубая кровь впервые заняла видное положение в обществе. |