— Это маловероятно.

— Я и не сказал, что так случится. А вы как считаете, товарищ Сырмяжский?

Делегаты дружно уставились на меня.

— Полагаю, всё гораздо проще и сложнее одновременно, — ответил я, переводя взгляд с одного пассажира на другого. — Нас долго обрабатывали и наверняка минимум одного завербовали.

Эта мысль непременно придёт в голову службе безопасности Юматова, и первый, кто её озвучит, будет вызывать наименьшее подозрение. Особенно если это приближённый вождя, пользующийся его доверием.

— Как это завербовали⁈ — возопил, тараща глаза, Огарёв. — Не может быть!

— На самом деле, товарищ Сырмяжский прав, — после возникшей паузы мрачно проговорил Никонов. — И это действительно объясняет то, почему нас отпустили.

Все переглянулись.

— И кого вы подозреваете? — спросил меня Кузнецов.

— Никого. Любой может оказаться агентом Камнегорска.

— Даже вы?

— Исключать нельзя никого. Но с этим будет разбираться КГБ.

В салоне повисла гнетущая тишина. Радость от того, что мы живы и летим домой, разом поутихла. Делегаты расселись по местам, стараясь не глядеть друг на друга.

Этого я и добивался. Разговаривать с ними было опасно: я мог выдать себя чем-нибудь. В молчании риски гораздо меньше.

Правда, через некоторое время пассажиры всё-таки возобновили диалог. Но ко мне почти не обращались. Как-никак именно я высказался на тему того, что среди нас предатель.

Я сидел, прокручивая в голове полученные от Голицына сведения — не только о послах, но и устройстве политической жизни Старгорода. Очевидно, там имелись наши агенты, периодически передававшие информацию о коммуне.

Но очень хотелось увидеть её собственными глазами. Я советский строй почти не застал. Совсем ребёнком был, когда он перестал существовать. А в Старгороде коммунизм возродили буквально из пепла Великой Войны и истории. Собрали по крупицам. Очень любопытно, какую форму он принял в мире постапокалипсиса.

Ближе к вечеру ко мне подсел Никонов. Спросил:

— Не возражаете, товарищ Сырмяжский?

— Прошу. Хотите что-то сказать?

— Вы действительно думаете, что среди нас предатель?

— Я считаю такую вероятность достаточно высокой, чтобы сразу по прибытии доложить о ней товарищу Юматову.

— Понятно. В целом, я с вами согласен. Есть соображения, кто это может быть?

— Никаких. Кто угодно. Вы ж то и сами понимаете.

Никонов кивнул.

— Я тут подумал: что, если одного из нас подрядили не просто собирать информацию, а убить товарища Юматова?

— Этого исключать нельзя. Голицын кажется весьма мстительным человеком.

— Вот и я о том же!

— Простите, товарищ Никонов, но я не вижу смысла в дальнейшей дискуссии. И вы, и я можем быть завербованы. Не принимайте на свой счёт, вы знаете, как я к вам отношусь. Но такова реальность.

— Да-да, я понимаю, — закивал мой собеседник. — Разумеется, так и есть. Никого нельзя исключать.

Остаток полёта прошёл спокойно. Для меня. Остальные-то заметно нервничали. Похоже, встрече с КГБ никто не радовался. Что, впрочем, не удивительно. Главное, чтобы меня допустили к Юматову. Хотя с моими новыми способностями я найду способ до него добраться. Лишь бы не заперли.

Наконец, когда солнце коснулось нижним краем горизонта, пилот объявил, что впереди уже виден Старгород, и он идёт на посадку.

Вскоре самолёт начал снижаться. В иллюминаторы я увидел городскую стену, усаженную различными орудиями, а затем — дома и улицы. Чем ближе к центру, тем выше становились здания. Спустя несколько минут появился аэродром, и самолёт пошёл на посадку. Вот шасси мягко коснулись бетона, хвост опустился, и мы покатились по размеченной полосе.