Грубоватый Гарик тут же хлопнул меня по плечу и объявил:

— Так что, Андрюха, в интересах дела ты должен себя ощущать в полной…

Тут он покосился на Машу и решил не продолжать.

Эффекта, тем не менее, он добился: из всех вариантов моего имени я не выношу только «Андрюху». Так что ощущал я себя адекватно. С тем и пошёл спать.

Ходили все мрачные и подавленные. Долго пили кофе, не удосужившись предложить мне. Вопрос «И что теперь будем делать?» пришлось задать раз пятнадцать, прежде чем Николаич соблаговолил буркнуть: «Работать будем!» — «А как именно?» — «А тебе какая разница? — влез Гарик. — Во-первых, план идиотский, а во-вторых, ты ещё мало каши ел».

Я уже понимал, что таким образом меня специально «накручивают», заставляют строить блокировку от возможных и невозможных неприятностей, но всё равно стало обидно. Особенно после того, как из комнаты подала голос Маша:

— Горыныч! Моя косметичка не у тебя?

— Не помню, — откликнулся Гарик («Горыныч», значит? Ну-ну). — Посмотри в сумке.

— Андрей Валентинович, вас долго ещё ждать?

Я нарочито медленно наливал только что (собственноручно!) сваренный кофе, по ходу дела занимаясь познанием самого себя. В последнее время появилась у меня такая дурацкая привычка — анализировать собственную психику. Например, сейчас. С одной стороны, обидно. С другой, — понятно, что всё делается ради моего же блага. С третьей стороны (которая является диалектическим продолжением первой и второй), я должен прилагать максимум усилий, чтобы обидеться как можно сильнее и от души. С четвёртой, — как можно обидеться, если для твоего же блага (смотри сторону два)? И так далее. Ряд Фурье— Фрейда. Я знаю, что я знаю, что я знаю (N раз), что я скоро стану шизоидом.

Кофе, тем не менее, допил спокойно и без внешних проявлений. Судя по всему, моя злость сегодня ещё пригодится. Хотя желание заехать кое-кому по физиономии оставалось. Даже если все хорошо кончится. Вишь ты — «Горыныч»!

Когда мы садились в машину и Маша с многообещающей улыбочкой опиралась на Гарикову волосатую лапу, я чуть было не перешёл к форсированию событий, но меня отвлёк бдительный Николай Николаевич, который наконец перешёл к изложению плана генерального сражения.

Моя роль оказалась проста до неправдоподобия.

— Ты должен хотеть того же, что и «топор».

Какое-то время я молчал, ожидая продолжения, но Николай Николаевич отвернулся к окну и в подробности Вдаваться не хотел.

- И все?

— Дай бог, чтобы ты хоть с этим справился, — вздохнула Маша.

— Вот уж проблема! — попытался иронизировать я, но получилось неестественно.

—